НИКОЛАЙ БИЗИН
КАПЛЯ, УПАВШАЯ ВВЕРХ
p. s., который началу предшествует: А моря до краев…НИКОЛАЙ БИЗИН
КАПЛЯ, УПАВШАЯ ВВЕРХ
p. s., который началу предшествует: А моря до краев наполнялись морскою водой, но — по каплям; взять горсть капель — как горсть песка — и построить на горсти сказочный замок; и что нужно, чтобы фундамент сказки стал нерушим? Чтобы и ты обернулся чем-то совсем иным, читатель и совсем юный житель волшебного замка, возведенного на горсти дождевых капель?
Немногое — чтобы моря до краев наполнялись каплями: это уже есть и этого достаточно.
Было семь часов вечера самого что ни на есть знойного лета, которое только и могло с нами приключиться год — или немного больше года — назад в пригороде не самого большого, но и не самого малого и не самого невеликого, но — и не самого великого города на земле, то есть Санкт-Петербурга, когда простая дождевая капля (то есть упавшая вниз) стала причиною выпадения из гнезда птенца.
Под деревом (а это была старая береза), на котором в ветвях было укреплено воробьиное гнездышко, лежал старый и (что с возрастом сего раритета ничуть не связано) забытый хозяином зонтик — туда-то и упал, попеременно рушась и планируя на слабых крыльях, воробьенок; в свое время кукушка, пролетая мимо в поисках места, куда можно украдкой снести свое яйцо, гнездышком воробьев побрезговала, и воробьенок без проблем вылупился и вот теперь почти что достиг возраста подлетыша.
Простая дождевая капля — как она умудрилась в таком зное соткаться в воздухе и выпасть на землю, верно, ей и самой было не совсем непонятно; впрочем, ей еще предстояло многого не понимать и понять немногое — упала сверху, причем прямо на воробьиную голову; причем капля умудрилась соткаться и упасть на птичью голову в тот самый единственный момент, когда воробьенок впервые из гнезда выглянул — а потом вынужден был рухнуть, впервые примеряясь к воздуху и пробуя о него опереться…
Так вот они обо и рухнули (капля отвесно и наотмаш, а птица — кувыркаясь и порою планируя) на высушенную почву рядом с забытым старым зонтом, и интеллигентный зонт вежливо сказал им:
— Здравствуйте! Как я рад вам.
Они не ответили, оба оказались страшно занаты: капля расплющилась и разбрызгалась, и ей пришлось себя собирать — дабы не впитаться в почву; капля концентрировалась, перетекала сама в себе и — как подол платья подбирают — удерживала себя от земли; птица, не умеющая летать, все это время ошеломленно вертела клювом и пробовала чирикнуть:
— Чирик, — вдруг сказала птица-воробьенок (так мы и будем дальше его звать, поскольку созвучно слову «ребенок»), а потом сказала уже погромче и поувереннее:
— Чирик!
— Что? — воскликнул взволнованный зонт: чтобы восклицать или просто разговаривать, ему приходилось приоткрываться и колыхать краями, — Что такое?
— Ничего такого особенного, -пробурчала в ответ собранная и оттого немного мрачная капля, — Он птица, если вы еще не заметили.
— И что с того? — удивился зонт, — Вот я, например…
Капля, которой было некогда (могла либо высохнуть на солнце, либо впитаться в землю), беззастенчиво его перебила:
— Да летать он хочет! Пора уж ему.
— Так пусть летит. Я например, всегда могу раскрыться, — зонт почувствовал себя немного обиженным: ему не дали представиться…
— Да не умеет он еще! Вот я бы ему показала, мне уже даводилось летать.
— Так покажите! Покажите! Покажите скорей, — вскричал зонт и добавил, на птицу-воробьеныша покосившись:
— Тут неподалеку (меня как-то проносили мимо) кошачье логово…
-Да не могу я показать! — вскричала раздосадованная непонятливостью зонта капля. — Любою минуту могу испариться (жара-то какая!) или провалюсь сквозь землю (вон как в пыль высохла — почти решето!)
— Чирик! — сказала птица, не умеющая летать. — Так что же делать? Летать хочу!
Как раз в этот миг солнце (попомните жаркие месяцы прошлого года), само от собственной яркости зажмурившись, бросило к земле свои особо лучистые лучики — они пробились-таки сквозь ветви березы (та, услышав жалобу капли, попытались ее заслонить) и упали совсем-совсем рядом и стали, перешагивая с лучика на лучик, подбираться к съежившейся капле…
Зонтик вскочил на ручку, раскрылся, бросился, заслонил своей тенью (лучики перестали переступать) каплю и сказал ей:
— Ой! Я ведь не только от дождя защищаю…
— Чирик! — сказала восхищенно птица, не умеющая летать; потом, взъерошив жиденьким крылышком иа голове голове перья и поразмыслив, сказала осмелевшей капеле:
— Теперь учи! Теперь можешь.
Капля, меж тем, заметила, что часть ее уже втянулась в сухую землю; капля, подобравшись, рванулась и вытянула себя, и сказала воробьенку:
— Видишь? Пока не могу. Земля хочет пить.
— Тогда, может быть, вы можете? — сказал воробьенок зонту. — Вас над землей носили, я видел.
— Некому пока носить меня, — грустно ответил зонт и вдруг опять воскликнул, колыхнув со всей мочи краями:
— Ой!
— Что ой? — с надеждой спросили все, и зонтик ответил им всем:
— Нужен ковшик! Найдем ковш и пустим в него каплю. Тогда земля не выпьет каплю.
— Да нет, — сказала капля. — Пусть себе пьет. Я неистребима и все равно вернусь. Так что пусть пьет, но потом. Сначала я осмотрюсь, я хочу осмотреться. Потом я еще хочу увидеть, как полетит воробьенок.
И она стала осматривать сама себя и все вокруг. Воробьенок полядел-поглядел и тоже принялся осматривать каплю, потом чирикнул:
— Жарко! Пить хочу.
На что зонт резонно (капля несколько растерялась) заметил:
— А кот хочет есть. Выбирай, пить или летать, чего больше хочется? Без капли не полетишь.
Воробьеныш обиделся:
— Все равно ее земля выпьет! Ковша-то нет. Не кот же нам ковш принесет?
— Да уж, он принесе-е-т… — протянула капля и вытянулась, и немного согнулась как бы пополам (как бы сколнив к плечу большую голову), и задумалась — не забывая, впрочем, от ждущей ее земля себя, подпрыгивая, удерживать… И вот здесь, немного зависнув посреди прыжка, капля сообразила и вскрикнула, передразнивая зонтик:
— Ой!
Все (в том числе и страя береза, что все это время к разговору прислушивалась) хором вскричали:
— Что ой?
— Что ты сделал, когда защищал меня от солнца? — спросила у зонта капля.
— Раскрылся… — удивленно колыхнулся зонт.
— Вот и надо раскрыться! — сказала гордая капля. — Всем надо раскрыться! А ну-ка, зонтик, перевернись; понимаешь, ты тогда станешь ковшиком, и я тогда в тебя ка-ак заберусь…
— Но тогда тебя выпьет (увы, вместо меня) солнышко, — грустно сказал воробьенок и закрыл крылышками глаза; подумав, воробьенок признался:
— Я тоже не хочу тебя пить. Я к тебе привык.
Капля (словно бы вся серебряно сверкнув) поморщилась:
— К земле ты привык. Тебе тоже надо раскрыться. — потом она громко крикнула старому зонтику:
— А ну ка перевернись!
Зонтик перевернулся и стал похож на раскрытую чащу.
— Теперь подбрось меня крылом! Только крылом, а не клювом, — сказала капля птице.
Воробьенко подпрыгнул и подцепил крылом кралю. Капля взлетела, опять сверкнув, и плюхнулась в опрокинутый зонт, и растеклась поначалу; потом она опять собралась и спросила у зонта, постучав в его опрокинутое полотно:
— И зачем нам ковшик? Почему ты говорил о ковше?
— Потому что его тоже носят, как и меня…
— Вот видишь! — гордо сказала капля. — Носиться нужно самой по себе, как я.
Все (в том числе и береза) хором спросили у капли:
— Но теперь тебя выпьет солнышко!
— Пусть пьет! — сказала капля. — Тогда я полечу (я уже охорошо огляделась) и покажу птице, как это делать…
Воробьенок огорчился:
— Но ведь меня-то не выпить…
— Тебе не нужно быть выпитым, нужно только раскрыться, — сказала ему капля. — Смотри и делай как я!
Капля оттолкнулась от зонтика, уже в воздухе стала перетекать сама в себе и прияла форму маленкого воробышка, и крикнула солнцу:
— Вот я!
Солнце протянуло лучи и подхватило каплю.
— А теперь ты, воробышек, выпей меня, — крикнула капля, ставшая маленьким воробьем.
Воробьенок вытянул токую шею и выпил маленького себя; и стал на солнечных лучах подниматься…
— Ой! Сказал воробьенок, молотя по воздуху крыльями.- Я падаю вверх!
— Ой! — сказал внизу зонт. — Он раскрылся!
Воробьенок (словно бы цепляясь крыльями за лучи) летел и поднимался выше, и видел сверху целый мир (а не маленькие окраины березы); мир словно бы перевенулся и стал виден: кукушка, что когда-то побрезговала воробьиным гнездом, пролетая мимо, засмотрелась на воробьенка и споткнулась в воздухе; кот, выбравшийся из логова и уже направлявшийся в сторону березы, тоже засмотрелся и вдруг улыбнулся…
Воробьенок летел и был важен, и летел он над важной страной: и звучала «песня Важной Страны»! И стали видны окраины города Санкт-Петербурга: стала видна река, стала видна бегущая к городу железная дорога; было семь часов вечера самого что ни на есть знойного лета, которое приключилось — или только могло с нами приключиться — год или немного более года назад.
