Густые заросли жасмина и акаций,
Тропинка сквозь заброшенную падь.
Со мною друг, собака, Бонифаций,
Собачья, у него, от холки стать.
Густые заросли жасмина и акаций,
Тропинка сквозь заброшенную падь.
Со мною друг, собака, Бонифаций,
Собачья, у него, от холки стать.
Плывёт навстречу радужное утро,
Освобждается душа от разных скверн.
Свет истекает речкой Брамапутрой…
На водной глади вижу Анну Керн.
Видение, Набросок. Строгость линий,
Холодный взгляд, приподнятая бровь.
Так мог водить резцом один Челлини,
Когда от творческих потуг вскипала кровь.
И ОБРАЗ в самородке проявлялся,
И золото сверкало изразцом.
И всякий кавалер в него влюблялся,
И делался мужчины образцом.
Кудрявый мальчик с профилем сатира.
Был на улыбку по еврейски скуп.
Мог променять все благодати мира,
На чувственную прелесть её губ.
И я, быть может, чувствами ответил.
Когда бы не надёжный верный друг.
Он этот призрак даже не заметил
Ему мечтать о бабах недосуг.
Он вёл меня по радужному утру.
По берегу размашистой реки.
А Анна Керн размазывала пудру…
По жизни все поэты дураки.
Любовь мужчины – бредни мастурбаций.
Поэтам только чудится рассвет.
Со мною друг, мой верный Бонифаций,
А у собак дурных привычек нет.
