Вера Дмитриева
От Благовещанья до Пасхи
Благовещанье
Она читала библию, то место,
где сам пророк Исайа говорил:
«Родит дитя…Вера Дмитриева
От Благовещанья до Пасхи
Благовещанье
Она читала библию, то место,
где сам пророк Исайа говорил:
«Родит дитя невеста безневестная,
и назовут его Эммануил:
Она, молитве предаваясь жаркой,
мечтала эту Деву увидать,
и быть рабой, последнею служанкой
той, кто Христа способна миру дать.
Вдруг по лицу как-будто дуновение,
шум крыльев, звон и светозарный лик,
так ангел, что принес благословение,
перед Марией-Девою возник.
И Та не испугалась, не вскричала,
ведь он и раньше с Нею говорил.
Блаженный миг, Истории начало —
Благая весть.
Архангел Гавриил
промолвил: «Ты зачнешь во чреве сына.
Ты обрела у Бога благодать».
Она смущенно лишь одно спросила:
«Не зная мужа, как смогу зачать?».
Постигнув волю Божию, Мария
и жизнь, и душу отдала Ему,
ответила, сомнения отринув:
«Да будет Мне по слову твоему».
Благоговейно очи опустила
она, благословенная средь жен,
и Слово невместимое вместила.
Так для людей светильник был зажжен,
что разбудил их заспанные души,
и мрак безликой смерти разогнал.
И Бог, кто царство темное разрушит,
в Ней, неневестной человеком стал.
Рождество
Сыпет снег и ветер воет,
ночь темнее всех ночей.
В храме стойкий запах хвои
и медовый дух свечей.
Здесь и золото, и мирра,
и рождественский покой.
Будто два различных мира —
храм и то, что за стеной.
Мир стучится к нам упрямо
и смущает естество.
А в вертепе в центре храма
дивный образ — Рождество.
Счастлив тот, кого к истоку
и сегодня и тогда
привела к Живому Богу
путеводная звезда.
Мариам
Имя, пережившее века,
утвердилось у людей российских.
Имя, голубое как река,
что течет среди лугов росистых,
напоенных ароматом трав,
горькой их лечебной благодатью.
И звездой серебряною став,
имя блещет над речною гладью.
Как оно тогда звучало там,
где родился Иисус Спаситель?
Тихо звал Иосиф: «Мариам,
проходи, хоть и бедна обитель,
все ж она спасает от ветров.
Есть пещера, хлебушек, водица.
Мариам, вот ясли для волов
с мягким сеном. Может, пригодится?».
Мариам, Мария — светлый звук,
и Она, услышив в ритме сердца,
вторящий ее сердечку стук,
без истленья родила младенца.
Святая ночь
На небе звезды будто зерна хлеба,
они взошли надеждою, когда
в тот колокол сияющего неба
ударила подвижная звезда.
Она пришла с Востока к Вифлиему,
за нею мудрость — древних знаний дочь.
Дышала и жила в земных пределах
Святая ночь, Рождественская ночь.
Спокойно спал, посапывая мирно,
Царь, Человек и Бог. Всю жизнь потом
хранила Мать и золото, и смирну,
и ладан, и пророчесва о Нем.
О чем тогда молилась Приснодева,
склонясь над Сыном, Господом ее?
О, эта ночь, рождественское диво,
вертеп, так непохожий на жилье!
Но прежде чем волхвы вошли с дарами,
привел Архангел пастухов сюда.
Так всех богатых и премудрых ранее
пришла к Нему святая простота.
Тепло младенцу. В яслях не застынет
спеленутый Марией в первый раз.
А тот, кто после возопит в пустыне,
полгода уже пробует свой глас.
Симеон Богоприимец
Семьдесят два толкователя
библию переводили,
слово за словом, старательно,
без нарушения стиля.
Фразы они катали
словно камешки волны,
чтобы гладкими стали,
смысла сакрального полны.
И Семеон в Исаии
противоречие встретил.
Думал в одно касание
правку внести в писание,
чтобы был смысл светел:
«Дева во чреве примет?
Сына родит безмужняя?
Разум такую отринет
фразу, попровить нужно ее.
Дева ль рождает отроче?
Нет, молодая женщина.
Будет тогда пророчество
душу нам греть, а не жечь ее».
Только Господь не дал ему
слово в писании править,
и ко времени дальнему
старца пришлось направить.
«Будешь ты жить доколе
сам не увидись миссию,
будешь ходить в законе —
узришь и мать и сына».
Было во время оно
старцу знамение это.
Праведному Симеону
выпали многие лета.
Долго он ждал спасителя,
маясь душой израненой.
Очи его увидели
славу народа Израиля.
Есть на кого надеяться,
слава Божьему агнцу!
Тихо лежал Младенец
и улыбался старцу.
Встреча с мессией спасла его
от наказания миром.
«Ныне отпусшаеше раба Твоего
по слову Твоему с миром».
Крещение Господне
Был тихий вечер, воды Иордана
катились, омывая сотни тел,
и в сумерках фигура Иоанна
бесплотною казалась, словно тень.
Белели в полумраке чьи-то лица,
Креститель темен от загара был,
и плотная верблюжья власяница
его скрывала.
Поднимая ил,
текла река.
По берегу ступая,
к нему шел Некто, светом окружен.
Не видела его толпа слепая,
Предтеча видел, и смутился он:
«Я недостоин даже наклониться
ремни его сандалий развязать!
Ты ль от меня!?
Я от тебя крестится,
Сын Божий, должен.
Мне ль тебя не знать?!
Ведь прежде, чем глаза мои узрели,
и «Радуйся», — произнесли уста,
душа взыграла, как дитя во чреве,
услышав приближение Христа».
«Оставь теперь, — сказал ему Мессия, —
сейчас исполнить правду надлежит».
И в воду ноги погрузив босые,
он ждал: волна омоет, набежит.
Встал Иордан и даже вспять пустился,
внезапно отразив Священный Лик,
и белый голубь плавно опустился,
и дивный свет из темноты возник.
И голос с неба эхом и повтором
вдруг зазвучал ритмично, словно стих:
«Се сын есть мой возлюбленный, в котором
мое благоволение», — и стих.
А свет остался, Иордан светился,
и небо полыхало в День светов.
Народу Агнец Божий так явился,
на крестный путь ступить он был готов.
Волна вернулась, потекла поспешней,
святою стала мутная вода.
Грехи людей Он принимал, безгрешный,
И Новый Мир для нас возник тогда.
Христос в пустыне
Розовеет небо на заре,
не палит еще пустыню зной.
Иисус — безвестный Назарей —
Бог в своей обителе земной
сорок дней постится и бредет
голыми ногами по песку.
Зная, что распятие грядет,
чувствует ли смертную тоску?
Молится, почти не ест, не пьет,
ведь не хлеб единый жизнь дарит,
не акриды, и не дикий мед,
жив он тем, что с Богом говорит.
И вступая на тернистый путь,
Сын Отца о чем тогда молил?
Не дано нам в душу заглянуть
Богочеловека. И манил
сатана предвечного Его,
обещая мир к ногам сложить.
Ангел тьмы, не знает он того,
как собою жертвуя, любить.
Не дано ему уразуметь,
что на крест Христос себя обрек,
ведь за други жизнь не пожалеть
может только Бог… и человек.
Розовеет небо на заре,
не палит еще пустыню зной,
Иисус — безвестный Назарей
ради нас идет на подвиг свой.
Мытарь и фарисей
Говорил Бог Слово слово,
кто как мог — так понимал.
Сеть закинул и улова
Он большого ожидал.
Растекался свет нездешний,
горний над округой всей:
В храме двое: мытарь грешный
и тщеславный фарисей.
И пока один, смиренный
плакал о своих грехах,
тот, второй, как пуп вселенной,
гордо к Господу воззвах:
«Благодарствую, мой Боже,
у меня все в жизни есть,
и, мое богатство множа,
Ты даешь мне пить и есть,
и здоровье, и уменье.
Я не грешник, не изгой,
и Тебе я часть именья
жертвую, о, Боже мой.
Благодарствую, что лучше
очень многих я людей,
и смотрю на них я с кручи
книжных знаний и идей.
Я не то, что грязный мытарь,
в коем грешная душа.
И лицо мое умыто,
и одежда хороша».
Ну, а мытарь у порога
бил себя руками в грудь
и молил смиренно Бога
только: «Милостив мне будь».
И в моей душе, как в храме,
мытарь есть и фарисей,
не могу сказать заранее
кто из них во мне сильней.
Только слезы покаянья
перестанут жечь глаза —
шопот самообажанья
стелется, ужом скользя.
Господи, мою гордыню
помоги преодолеть.
Напои мою пустыню,
озари земную твердь.
Ты любовь во мне посеял,
указал мне путь домой,
помоги же с фарисеем
справится в себе самой.
Притча о расслабленном
И принесли к Нему недужного,
расслабленного на постели.
Казалось никому не нужного,
в ком жизнь держалась еле-еле.
А кто принес о том ни слова.
То были сыновья иль братья,
друзья, соседи ли больного
его любили так, что ради
его спасенья от недуга,
пытались сквозь толпу пробиться?
Отца ли, брата или друга
несли и знали: «Исцелится,
как только Он его коснется».
В дом не пробиться, где учитель, но
возможно все тому, кто верит.
Трудна работа и мучительна
прокапывать на крыше двери.
И, прокопав, спустить к спасителю
греховную, больную душу.
Молили вчетвером: «Спаси его!»
«Я вашу веру не разрушу.
По вере вашей исцеление», —
так отвечал Он, исцеляя.
А завтра, завтра воскресение,
и каждого ждут двери рая,
а может ада. И по вере нам
и по грехам воздасться всякому.
Жар или холод, иль умеренно
в душе моей? Что ждать, прося кого
помочь мне сквозь грехи пробиться,
и кровлю суеты поруша,
к ногам Спасителя спуститься,
чтоб исцелил мою он душу?
Картины бытия малюя —
во мраке искры золотые, —
вас, исповедники, молю я,
вас, мученики, вас, святые:
«Не отступитесь, помогите,
меня простите окаянную,
с одра молитвой поднимите,
пред Богом душу покаянную».
Преображение Господне
Какой великий день «Преображение»!
Звон колокольный и свечей возжение.
Мне в храме каждый прихожанин мил.
С молитвою взгляд поднимаю горе,
Господь преобразился на Фаворе
и образ свой божественный явил.
На аналое чудная икона,
и, кажется, до мелочей знакома,
но тайны все ж не открывает всей,
вот, почему из невозможной сини
возникли вдруг не ангели, не силы,
а Илия-пророк и Моисей?
О чем они с Иисусом говорили?
За милость ли его благодарили
и укрепляли в выбранном пути?
Иль обсуждали, как Закон исполнен?
Пророчества сбылись и мост построен,
чтоб в Царствие небесное войти.
Они приход мессии предвещали,
сейчас явились из небесной дали
просить смиренно род людской спасти.
А Он? Он так неистово молился,
преображаясь, лик Его светился.
Сиял Фавор и: « Господи прости!», —
ученики, увидев чудо это,
упали в страхе под напором света
и голоса, звучащего с небес.
А после — крики радости, осанна
Иакова, восторги Иоанна,
а Петр благоговейно произнес:
«Как хорошо остаться здесь без сроков!
Три кущи для Тебя и для пророков
мы сделаем, и будем жить при вас,
здесь на горе, у Твоего порога,
о, Господи! Ты сын живого Бога!…»
Пророки скрылись. Дивный свет угас.
Но тот восторг в учениках остался:
уверенность, что к Богу прикасался,
причастность к древней тайне бытия.
Не пред толпой Господь преобразился,
троих он посвятил, троим открылся,
сиянья Божьей славы не тая.
Мы помним это и живем в надежде,
что Он придет в блистательной одежде
белее снега. Словно солнце лик…
Целую край иконы в восхищении,
О, Господи, молю я о прощении,
и радуюсь, что свет во мне возник.
Вход Господен в Иерусалим
У ворот — народ,
людской водоворот,
праздничная суета,
толпа, как потоки лавы:
«Поднимите ворота,
пусть внидет царь славы».
В глазах восторг и надежда,
путь устелен одеждой,
и ослик шагает, старается,
не пугается, не упирается,
не обходит людской поток,
хоть Он его первый седок,
и, надо же, царского сана.
«Осанна, осанна, осанна!
Грядущий во имя Господня!
Мессия к нам прибыл сегодня,
обещанный древним заветом».
Бежали, ликуя, следом,
кричали, вопили, выли,
качали ветками выи.
«Он наши мечты не предаст,
свободу, богатство даст.
А главное, власть над миром,
и будет нашим кумиром.
Для тех, кто в него поверит,
все распахнутся двери».
Но царь иудейский скромен,
и нищ, кто за ним идет.
Не выглядит он героем,
ни денег он не дает,
ни почестей и ни власти,
погибельны эти страсти.
Врагов не утопит в крови,
а все говорит о любви.
«Безумец, остановись,
какая в любви корысть?!
Нет, не миссия это —
сын плотника из Назарета.
И братья его известны,
и сестры — наши невесты».
Толпа слепа,
глуха толпа,
бессмысленна и сурова.
Как в шторм волна
несет она
погибельное слово.
Господи, не вчера ли
Тебя, как царя встречали!?
Что ж ныне кричат они:
«Распни его!
Ра-ас-пни!»
А мы? Мы сегодня тоже
на этих людей похожи.
Тайная вечеря
А он любил их, он их так любил,
что все прощал: невежество, сомненья,
неверие терпел, им ноги мыл,
исполненный великого смиренья.
В день опресноков с ними возлежал,
умы и души наполняя светом.
И каждый ученик воображал,
что набольший он.
Спорили об этом:
кого Учитель любит больше всех,
кто от него воссядет одесную,
когда придет признанье и успех?
И агнца ели — трапезу мясную,
тянулись руки их со всех сторон,
и каждый был как малое дитя.
А после ели хлеб, что дал им Он,
еще не понимая, Что едят,
и Что из чащи пьют. Так что же Это?
Он им про тело говорил свое,
про кровь святую Нового Завета.
Туманна речь, и как понять ее?
Улыбка губы тронула слегка,
но нет, серьезен Он, и не смеется:
«Из вас да будет больший всем слуга»,
величие в смирении дается.
Ученикам открыл, не утаил
Причастия — великой тайны знание —
хлеб преломил, и чашу подал им:
«Творите се в Мое воспоминание».
«Ядущий плоть мою и пьющий кровь
жизнь вечную имеет. Я же с вами».
И освещала души их любовь —
живительное, жертвенное пламя.
А он любил их, он их так любил,
двенадцать эти всех ему угодней,
хотя он знал, и с болью говорил:
«Один из вас предаст меня сегодня.
Один из вас».
«Не я ли, Боже мой?», —
ученики с вопросом подступали.
«Не я ли?».
«Ты сказал! Мой путь земной
к концу идет». К Нему они припали.
А тот кто раньше другом, братом был
ушел, набитым кошельком играя.
А Он любил их, Он их так любил,
что все простил, с креста на них взирая.
До нас дошла той трапезы частица
Он любит нас, и нужно, чтобы жить,
принять Христова тела, причаститься,
бессмертного источника вкусить.
В Гефсиманском саду
Ночь тиха в Гифсиманском саду,
освещенном лампадами звезд,
и оливы в весеннем цвету,
словно стражники заняли пост,
в круг сойдясь, защищали Его,
укрывая завесой ветвей.
Больше не было с ним никого,
спали те, кто всего был нужней.
Не смогли его боль разделить,
скинуть дрему и бодрствовать вновь,
и в молитве сердечной излить
вместе с ним и тоску и любовь.
«Вы все спите», — вздохнул Иисус
и ушел под защиту олив,
и скорбел он, и рвались из уст
птицы, к небу летящих молитв.
Скорбь и боль одинокой души
в ночь молитва святая несет:
«Отче мой, укрепи, поддержи», —
пот кровавый струится. И вот:
«Пусть минует мя чаша сия,
впрочем, делай не как я хочу,
а как Ты». Крест в уме воссиял.
Разметались власы по плечу.
Вновь с надеждой и скорбью идет
к тем, троим. Как они там? Бог весть!
«Вы все спите! Вот час мой грядет.
Предающий меня уже здесь».
Но с трудом разлепляя глаза,
ни один ученик не ответил.
Лишь Иуда пришедший сказал:
«Равви», и поцелуем отметил.
И потом жадных глаз не сводил
он с Христа в ожидании смуты.
Из двенадцати он лишь один
этой ночью не спал ни минуты.
Ну а мы? Мы Христа предаем,
все законы Им данные руша.
Прозябаем в паскудстве своем,
и не видим, как рвем Его душу.
Или спим, не заботясь о том,
что погрязли в обыденной скуке.
Он все ждет нас, раскинув крестом
для объятий простертые руки.
Голгофа
Бог на кресте! Какой абсурд,
сон, бред, виденье из видений.
И тело и душа несут
следы гвоздей и избиений.
Нагой, босой, и весь в крови,
страдающий от жуткой боли,
ему ли было до любви
к виновникам позорной доли,
что у подножия креста
делили скудную одежду
Его — Спасителя Христа,
Того, кто нам принес надежду!?
А Он Отца за них просил:
«Прости! Что делают — не знают
они». Сам из последних сил
свою любовь им посылает.
Ему бы всех их проклинать
за раны в изъязвленном теле.
А Он, свою увидев мать,
с креста заботится о Деве.
Ученику дает наказ,
разбойника не забывает,
страдает, терпит, только раз
к Отцу Небесному взывает:
«Зачем оставил Ты меня!».
И вздрогнула земля, тоскуя,
в девятый час шестого дня:
«Свершилось! Отче, предаю я
дух в руки Божии Твои».
Разодралась завеса в храме.
Копье под сердце — истекли
вода и кровь, смешавшись в ране.
Бог мертв!? Нелепость, дикий фарс!
Как можно допустить такое!?
Но видно, по-другому нас
нельзя спасти.
Лишив покоя,
заставил думать и искать
ту истину, что нес народу.
И верить научил и ждать
конца времен, Его прихода.
И я средь женщин у Креста
стою с поникшей головою.
Что значит жизни полнота?
Это когда Христос с тобою.
Великая суббота
Какая ранняя весна!
Апрель, ненастья нет в помине,
и даль небесная ясна
от сотворенья и поныне.
Какая в мире тишина
стоит в Великую субботу,
но как душа напряжена
и скована одной заботой:
ждать, ждать Спасителя Христа,
у смерти вырвавшего жало.
Суббота праведно-чиста,
свет воскресенья отражала
схожденьем дивного огня
на гроб Господен.
Чудо это
таит до нынешнего дня
и дарит нам Суббота света.
Еще Спаситель не воскрес,
но радостное ожиданье
огня сходящего с небес
действительность, а не преданье.
Суббота, Он в гробу еще,
и в то же время, верить надо,
спустился в ад. Тех, кто прощен
он вывел из застенков ада.
Во храме — благовест свечей,
и Пресвятая плащаница,
чин освещенья куличей,
и радость в души к нам стучится.
А завтра самый светлый день —
Его святое воскресенье.
Уйдет страстной недели тень,
и мир исполнится веселья.
«Христос воскрес» — и в сердце свет,
и взгляд уходит в поднебесье,
оттуда слышится в ответ:
«Христос воистину воскресе».
Пасха
Сколько помню себя, в доме красили яйца,
а зачем почему, мало кто понимал.
Некрещенные, вряд ли мы ждали, что явится
к нам Христос, что когда-то за нас пострадал.
Крестный ход посмотреть в Новодевичий бегали.
Что мы видели? Свечи, таинственный свет.
И пасхальные возгласы — песни победные
ухом слышали, сердцем бесчувственным нет.
А сегодня иначе звучат песнопения,
по-другому, мне кажется, свечи горят.
А в душе ликование и умиление,
и осмысленным стал любознательный взгляд.
Это новый этап восхожденья начался.
Что случилось, что жизнь моя стала иной?
Просто в сердце однажды мое постучался
Бог, людьми убиенный, а значит, и мной.
Становлюсь я не то чтоб смиренной, но нежной,
неизбывная вера пылает огнем.
И внезапно прозрев, я взываю с надеждой:
«Помяни меня, Господи, в царстве Твоем».
***
Свет в душе от солнышка весеннего.
Свет в душе от пламени свечей.
Светлое Христово Воскресение —
мира многотрудное спасение.
Яркое, манящее веселие
расписных яиц и куличей.
