Двадцать страниц.
Это может быть как серединой,
так и началом.
На меня накричала
мать –
я разбил последнюю вазу.
Я не сразу
Это может быть как серединой,
так и началом.
На меня накричала
мать –
я разбил последнюю вазу.
Я не сразу
понял:
нельзя разбивать свои вещи.
Два года спустя меня покалечил
чужой грузовик,
и я понял:
ничего разбивать нельзя.
Это ведёт к концу.
Меня бьют по лицу
и просят вернуться.
Я не хочу.
Врачу
показали те двадцать страниц.
Он снял очки,
вымыл руки
и вышел в окно.
Я очнулся
спустя две недели.
Руки хотели
хоть что-то разбить.
Я не умею жить
по-другому, как все,
созидая.
Когда меня кто-то сломает,
как я ломал свои вещи,
я вырасту и из кожи,
и даже из этого дома.
Пока я ребёнок.
В укромный
угол
прячу свои осколки.
Бывает, ребёнок, ломающий вещи,
вдруг вырастает волком.
Бывает – всего лишь галкой.
Я написал эти двадцать страниц
и порвал.
Мне не жалко.
Я буду ломать эти вещи
и рвать бумажки.
Однажды
вещи сломают меня,
как они поломали
всех взрослых.
Но я буду помнить
те двадцать страниц,
в которых любовь и слёзы,
и счастье, и горе.
Четыре года спустя
грузовик утонул в море,
а врач вышел из комы.
Я вырос из этого дома.
