***
Из монастырского окна.
В морозный серый день не нужно ничего.
Но гаснут облака…***
Из монастырского окна.
В морозный серый день не нужно ничего.
Но гаснут облака на чёрно-белых плитах,
Но мир, как два следа, нелепых оттого,
Что на снегу сквозь узкое окно
Не видно ни тропы и ни того,
Кто, проходя, оставил их:
Две санных колеи,
Два птичьих крестика,
Две лапки-непоседы.
1986
***
Стоит домовина,
Горит звезда
На лестничной клетке гостит полумрак
На этаже у нас тихо всегда –
Нет ни детей, ни собак
А наверху – гуляют и пьют
Пьют и гуляют всю ночь
Спускают сортир, и что-то поют
Блюют и спускают всю ночь
Внизу – там смотрят хоккей и футбол,
Подросток заводит рок
Звенят тарелки – садятся за стол,
Тявкает в дверь щенок
В доме моем сто тысяч дверей –
За каждой своя судьба
Сто тысяч дверей открыты на вход,
А на выход – всего одна.
1987-2005
***
Ночью на мебельной фабрике танцевал ветер
В воздух поднял он заснувшие стружки, опилки
Был недоволен, спросонья ворчал мусор,
Но ветер не слушал, смеясь, их сталкивал лбами…
Что же такое? Такая луна, звезды…
Эти бетонные плиты и грустные теплые бревна…
Это — игрушечные слова,
Это — мир, такой бездомный и странный,
Что можно сыграть лишь на флейте или на контрабасе…
В мире этом большие открытые двери,
Краны похожи на уток и хлопают ржавыми клювами
Сторож в сторожке в носках — одинокий и пьяный
Снится ему, что завтра всё будет иначе:
Будут леса и будут большие крылья —
Чтоб улететь навсегда и не знать ни ключей, ни ограды…
Вот я иду по земле, я держу в руках консервную банку —
В банке колышутся сны, тают, шипя, звезды,
Тают сомненья и страх,
Тает смысл и боль,
Тает вода —
Это новый мир,
И я оставил четыре слова: Я ИДУ НА ОГОНЬ.
1987
***
Февральским утром
Я видел этот свет —
И этот свет был тонок
Как будто нежный лёд
Разлит по всем листам
Галдели воробьи,
Я в мир глядел спросонок
И узнавал всю боль,
Приснившуюся нам
.
Я узнавал февраль, бредущий тротуаром,
В морозное кольцо свивавшийся денёк…
Любовь и смерть одним накрыты покрывалом
Шушукались в углу — я слов понять не мог…
Не мог их разобрать… Со звяканьем и свистом
Их брали в унисон троллейбусы, ларьки,
Их повторяли в такт колёсам машинисты,
Их мыли и вели за поводки…
Но не отмыли всё ж.
Из всех кухонных кранов,
Из всех постелей, из объедков, из трухи
Любовь и смерть глядели — так похожи!
На нашу жизнь: на быт и на стихи.
Я в ночь перехожу
Я в белом небе таю,
Я с крыш теку водой,
Я помню всех, кто был…
Так кто же ты, постой?
— Я смерть и жизнь, я — тайна.
Я вышел вон, я здесь, я знаю, я забыл…
1986
***
Если вспомнишь, как ветер навстречу
Гнал оборванных листьев чету,
Ты по Божьему ли, человечьему
Помяни нашу боль-немоту!
Ветер сумерки гнет гуттаперчивые,
Соловьи не смолкают в саду,
Что же сердце моё недоверчивое
Снова просится прочь на звезду?
Всё темнее и глуше платформы,
Перепутались насмерть пути…
Отчего же так праздничны кроны?
Что так нежно поют соловьи?
1989
***
Г. Аполлинеру
Вдыхая аромат зажжённого кальяна,
Печальный страж, надежда, ты устала
Отыскивать родник своих надеж…
Прекрасней \»Песни песней\» и устало
Как жалобы Изольды и Тристана —
Ты хочешь видеть вдаль, не раскрывая вежд…
Так терпок вкус граната как печаль
твоих обломков на дорогах жизни:
Дорога вспять — солдат бредёт к Отчизне,
Рыбак бросает в море свой улов…
То собирает камни, то бросает
Толпа на площади перед пустым собором.
Приходит опыт поздним дирижером —
Но пуст алтарь и света нет в окне…
…Глаза богов, глядевшие так мудро,
Текут как сок в давильнях виноградных —
Вино надежды, где твои плоды?
1989
***
Тучи бегут, убегает апрель,
май и июнь — возвращается лето…
Полдень спешит, и подходит как зверь,
крадучись,
словно не знает ответа…
Птицы срываются с крыш и дождя
не заклинают, хоть знают, что — будет
в трубах гудеть.
Ветер нас не забудет,
но заклинать и проситься нельзя…
В щёлочку времени, что приоткрыта,
раньше, чем крикнут, смотри не войди!
Здесь под ногами смешались пути —
не разберёшь ни потёмок, ни света,
Здесь не воскликнешь, что время старо:
каплет вода с бороды Моисея
моют колхозники руки и, сея
желчь перегонов, сочится метро.
1989
***
Часы всё плавятся, а мысли всё идут,
В осколках не услышишь звон минут,
И время — страж, сползающий во тьму,
Все видит как бы в паре иль в дыму…
Молекул хруст, звук ядерных ловитв —
Проходит всё под знаком этих битв —
И лица, вновь рассыпанные в прах,
И в них растет опять чертополох…
Из нежити, из похоти людской,
Из зыбких слов, подёрнутых тоской,
За пашнею, за чёрною рекой
Вдруг чудится неведомый покой…
Там все слова молчат, кончаются листы
А те, что дальше — празднично чисты,
И нотный столб у взлетной пустоты
Нам говорит, что кончились посты…
1988
***
Степаново
В воскресенье выйдем в сени,
Зачерпнем в ведре воды,
Дров нарубим в воскресенье —
Было чем, чтоб печь топить.
Чтоб растаяли оконца, но остались по углам —
Серебряные узорцы,
Слюдяные разговорцы —
— перепень колоколам.
И впритирку на печи
Разогреем чай и щи.
А потом по белу снегу, по скрипучим облакам
Вдаль пойдем на Божью милость,
Чтобы все опять случилось,
Чтобы жизнь приснилась нам…
1989
***
Будущему человеку.
Озаряя ступени, ведущие в ад,
Ты проходишь по белым колёсам страниц.
Неизвестный, грядущий, ты смотришь назад —
В мириады измученных, сломанных лиц.
Ты был с нами, ты плоть нашей плоти,
Ты — хлеб.
Ты — вино.
Ты — листва за окном,
Ты шумящая полночь,
Ты стражник и свет,
Ты — надежда на будущий дом…
От погибших во тьме,
От повисших в петле,
От замёрзших в бескрайней тюрьме —
Это голос к тебе,
Это пепел к тебе,
Это выдох последний к тебе.
1990
***
И.
Как засыпают в склеп зерно,
Как засыпают клад землею
Как засыпают на века —
Так засыпали мы с тобою…
И в этом беспробудном сне
Так было много от страданья:
Не отдыха, но ожиданья —
Дрожанья губ, дрожанья душ…
И я проснулся — белый день…
А ветер хлопал, хлопал ставней
Дню начинаться было лень —
И он всё хлопал, хлопал ставней…
1986
***
Слушая Баха
Ветер бредёт бездорожьем,
Солнце гарцует в степи на горячем коне
Просыпается слава и уходит надежда
Лепестками закрывшейся чаши,
Сухими перстами касаясь до сердца
Не волен ни в жизни, ни в смерти, —
Как горек твой хлеб, человече!
***
Джаз
Прошедшая гроза,
сквозные поезда,
распахнутые настежь перегоны…
в цикадах и тоске,
как жилка на виске,
пульсируют чумазые вагоны
От края на песке
бьет море в унисон,
подходит к снам купе,
к бегущим вдаль сортирам;
почти на волоске от слёз
над чёрным миром
Чуть пробует две ноты саксофон…
***
Всё то, что мы однажды не успели:
вкус ветра на губах, стук каблуков по мостовым Парижа,
и запах древних стен, и золото камей,
и золото волос несбывшихся любимых —
пусть всё обрушиться, закружится, падёт
на голову как снег, и как во сне бывает,
когда труба по крышам поведёт
на самый край, где вдруг смычок вступает
и тянет тему. Из последних сил.
Как тянет омут – броситься, забыться,
сорваться в пропасть, в небе раствориться,
стать тоньше звука и белей белил…
…и тишина. И разом глохнет свет.
Шаги стекают прочь по переулку.
И отступает в ужасе поэт,
сломавший музыкальную шкатулку…
***
И. Промахову
Ветер гнёт подмоченный орешник,
Серый день пугающ и нелеп
У подъезда старый кэгэбэшник
Кружится, отплясывая степ.
Утерявши смысл и пониманье,
В том, что происходит наяву,
Получил он тайное заданье —
От потравы охранять траву.
Генеральская шинель примята,
И лицо багрово как закат
Но и я тебя, как Он когда-то
Поцелую в губы, милый брат!
1994
***
…Но смешны и прекрасно бессмысленны:
Прель на стакане моём,
Зелёная прель на кувшине твоём.
Всё записано кем-то, расчислено —
Но скрипит перо бытием…
***
Пока ветер нас носит
По милому краю,
Так бы жить нам с тобою,
в травинках играя…
А как ветер развеет
С волос все травинки —
Так бы, в солнце глядясь,
Нам уснуть, догорая!
***
Я хотел петь только светлые песни
Я хотел смотреть только в чистую воду
Я хотел, пробиваясь сквозь грязь и плесень,
Прикоснуться к высокому, белому своду…
Только свод – этот выше и выше,
Только грязь в душе непролазней
Суетливые серые мыши — мысли в хламе забот увязли…
ОДИНОКОЙ ДУШЕ — БЕГЛЯНКЕ
НА РАЗРУШЕННОМ ПОЛУСТАНКЕ
МЕЖДУ ВСТРЕЧНЫМИ ПОЕЗДАМИ
НЕЛЕГКО ПРЕВРАЩАТЬСЯ В КАМЕНЬ.
Если выпало стать отвалом,
Для идущих вослед — навозом
Мчи по мне, Машинист веселый,
Добрый путь твоим паровозам!
1994
***
Длинноты тугоухих заклинаний,
Горючие следы расстроенного быта,
Просеивая дрожь сквозь пустоту корыта,
Бранчливый педагог светился как Платон
При ядерном распаде.
Грознеющий мотив, сереющая твердь —
Так неужели это просто смерть
Стучит как голубь в лавке жестяной?
***
Господи!
Помоги мне
Силы собрать и дух.
Господи, дай мне силы
Не опускать рук.
Научи меня, Господи
Любить и прощать пока
Не кончился сок в стакане
И к устью бежит река.
1995
***
Как думается ночью!
Клочья ветра, афишной тумбы рваный переплёт…
И до любви дороги и до смерти
всегда равны.
Но там никто не ждёт.
У океана город как у Бога – всегда один,
и в нём лишь ветер свой.
Он вырвет даль, и в облака с порога
Сорвётся срез луны – тревожный и живой.
Он захлестнёт дождём косым весь город сонный,
сорвёт с домов все крыши и тогда —
сквозь груди гор прольётся в жизнь дорога,
как в родах отошедшая вода.
***
Луна
Как я хотел бы улететь,
Оставив под собою город!
Из мокрых крыш, назойливых огней,
Подняться по уступам ветра,
Где замирает дух и лишь одно Лицо
мерцает жёлтым светом полнолунья…
Лицо без черт, без мимики — котёл,
Где варят сны веками чьи-то души,
Откуда вниз идут знамения и мор,
Из чьих морей выходит плод на сушу…
Набухший жёлтый дом
Без окон, без дверей
Маяк для мистиков, лунатиков, весталок
Как далеко внизу гирлянды фонарей!
Как долго до тебя лететь осталось…
1999
***
Все обыденно, как никогда…
Над июльской качнувшейся веткой
сыплет полночь сквозь сито года,
словно выпитых вин этикетки.
Горький вермут промчавшихся лет,
ты пьянишь незаметно, но верно.
И уже не упомнишь, когда
подмешали в стакан эту скверну…
И как пьяный, опухший Верлен
жадно тянешь проклятое зелье.
Весь твой вечер – томительный плен,
а всё утро – сплошное похмелье.
Но ты знаешь в далеком порту,
Где скрипят такелажем вельботы
Капитан вышел вновь на корму
Ищет взглядом на пирсе кого-то
Есть ли кто-то живой здесь в порту?
Кто отвяжет от кнехта швартовы?!
Я хочу отвалить в синеву,
оборвав якоря, как оковы…
***
Львов
И. Промахову
Помолчим две минуты —
Пусть город прольётся во сне
В тишине всех костёлов
В потухшей ограде решёток
Под звоночек трамвая часы расплывутся в стене
Окна — чётки по капле в зелёный сосуд собирая…
Это — старый аптекарь, все части раствора найдя,
В полумраке их смешивал долго и с тайной любовью…
Получилась микстура старинных домов и дождя,
галицийской тоски, шляхты, бюргеров —
— дальше сквозь лупу…
Интересный роман…
Потаённый в проталинах времени день…
Пахнет кофе в каверне,
неспешно текут разговоры по стенам
И проходит забвенья —
Прекрасная, долгая тень —
Не длиннее чем жизнь,
Но светлее, чем ключ Иппокрены.
1994
***
Время идёт
Снег налипает на стёкла машин,
Счищаемый дворником,
Падает, растворяясь, в распутице лет…
Снег на зелёной траве,
Деревья с сухими ветвями —
— им нет спасения даже весной
от торчащих безжалостных мыслей…
На иголках слепого ежа — клочки неисполненных слов,
и несбывшихся праздников.
Гуси кричат, улетая отсюда,
как лодка качается дом, а в тёмных, безмолвных полях
реют призраки бедной любви…
Падает снег,
превращается в дождь и в песок.
Песок убегает сквозь пальцы,
не оставив в конце
ничего.
1996 Бирмингем
***
Марго
Парк Сьютаделла
Было шумно и было пьяно,
Но запомнил я, как в бреду:
В чёрном зеркале у фонтана
Ночь держала в ладонях звезду.
Там два лебедя сонных плыли,
Два дракона смотрели вниз,
Где дрожащей рябью на иле
Отражались герб и девиз
Это было или приснилось?
В древнем городе, в южном порту,
Где над пальмой луна склонилась
С ветерком медуницы во рту…
Где в магнолиях и левкоях
Странен сосен шумящий след —
Как предвестье того покоя,
Для какого и слова нет…
Где в кустах изумрудно и жарко
Вдруг в глаза быстро глянет кот,
И пройдёт мимо вас вглубь парка,
Улыбаясь чему-то, мамот*.
А вокруг фонари да крыши,
В бельевых верёвках дома
Если хочешь, можешь расслышать
Бой часов на соборе Дель-Мар.
Всё проходит как сон или ветер,
Возвращаясь на круги своя
В подворотне играют дети
И спешит из-под ног земля
В нашей тёмной и страшной были,
Когда хочется встать на карниз —
Вспомни только, как лебеди плыли,
Как драконы смотрели вниз…
1997 Барселона
_____________
*мамот — осенний каталонский парковый слон
***
Китайский чай
Жёлтые листья в глубокой воде,
длинная ночь в октябре…
Ветер уходит на круги своя,
с собой не берёт он меня
С чайной коробки мне смотрит в глаза
Жёлтый китаец закатного дня.
Одетый в металл и серебряный лён,
он весел и тих и серебряный чёлн
стоит наготове у чайной реки,
чтоб увезти меня прочь от тоски –
в глубины коробки, где чайный дурман,
где тянет на юг чёрных птиц караван,
где непонятно глядит на меня
жёлтый китаец закатного дня
1998
***
Голос создания и утешения
Шорох ночной суеты
Ворох отчаянья, эхо крушения —
Тем же кольцом возвращаешься ты
Тем же туннелем, верёвочной лесенкой
Тем же последним вагоном метро
Тянется, мается, крутится песенка,
спетая в сердце давным-давно…
***
Ветер на свете,
Сломаны крылья,
Сорванные паруса…
Ветер познанья и ветер бессилья —
Чёрные в небе глаза
Солнце лохматым растет исполином,
В лужах бегут корабли,
Мы всё познали – всё, что хотели,
Но не ушли от земли…
Есть здесь страданье
Любовь и насилье,
Есть боль, есть мечта, есть смерть…
Поёт Лангедок и шумит Севилья —
Пёстрая круговерть!
Нет лишь покоя и нет пониманья
Все повторяется вновь:
Трубы ревут и рушатся зданья,
Льётся потоком кровь
Вот полюса, вот созвездья и даты,
В пустынях — призраки льдин…
И — нет ничего:
Лишь ветер крылатый,
Лишь ветер на свете один!
1999
***
