У Зевса в голове сидела дочь,
здоровый и упитанный младенец,
и, сколько ни мотал он полотенец,
съезжала крыша и летела прочь.
А всё с того, что мать сего дитя
здоровый и упитанный младенец,
и, сколько ни мотал он полотенец,
съезжала крыша и летела прочь.
А всё с того, что мать сего дитя
он проглотил, боясь рожденья сына,
который, когда вырастет детина,
возьмёт и трон займёт его, шутя.
Но мать недаром Мудростью была,
соперница Судьбы предусмотрела
где поместить у Зевса своё тело,
да так, чтоб без ущерба родила.
Нашла. Там, где у Зевса в голове
была ума палата, а не две…
Раздвоенность плодить мешала войны
и он подставил голову спокойно
Титану, для удара топором,
желая бабам учинить погром.
С затеи этой ничего не вышло,
сквозь трещину на волю дочка вышла,
причём в доспехах – сразу воевать,
сильна, как папа, мудра, как мать.
Она, голубоглазая, дурила
всех встречных, поперечных и могла
Палладою представиться премило,
Афиной проявиться, словно мгла.
А что же мать? Осталась где была,
у Зевса в голове, в ума палате,
и речь, что не найти витиеватей,
легко из уст хозяина текла..
