Бабушка-Россия ползет в подъезд,
Хлебушек в холщовой несет суме.
Бабушка-Россия почти не ест,
На пальтишке старом свалялся мех.
На пальтишке старом свалялся…Бабушка-Россия ползет в подъезд,
Хлебушек в холщовой несет суме.
Бабушка-Россия почти не ест,
На пальтишке старом свалялся мех.
На пальтишке старом свалялся мех,
Вместо глаз — кислотные васильки;
Было время — грех превращала в смех,
Заплетала струи дождя в венки.
Нынче на душе поселилась грусть,
Протекла бороздками вдоль лица —
А была когда-то девчонка-Русь
Сильная, шальная язычница.
А была ведь первой из атаманш,
Ночевала ночь у костра в степи.
Кто же нам устроил такой демарш,
Что боимся собственного пути?
Многим сильным чудилась власть над ней —
Разносила всякого в прах да пух:
\»Воля — говорила, — всего важней,
И дворцов, и денег, и побрякух.\»
То меха дарили ей, то шелка,
То запястья — на руки кандалы,
Но манило вечное свысока,
И шелка казались ей не милы.
И казались ей не милы шелка,
И стальные путы — не так крепки;
И сбегала — к травам да облакам,
Где цвели кислотные васильки.
Нынче ей остался — кухонный рай,
На балконе садик на старость лет.
Телевизор, шепчущий: \»Умирай! \»
Да советский, траченый молью плед.
На стене ковер, у стены — диван ,
Образа картонные на дверях,
Да привычный, ставший родным сервант,
Где стекло бокалов пылится в ряд.
Говорит: как страшно, кругом враги —
Запугали бедную, не могу.
Здравый смысл подзуживает: \»Беги!\»
Только где же я от себя сбегу?
Не изжить кислотные васильки —
Все себе цветут на изнанках душ,
И куда ты тело твое ни кинь —
Все равно настигнет родная глушь.
И в бреду настигнет родной подъезд,
И с авоськой бабушка у перил —
Что, согнувшись, (будто бы тащит крест)
Вверх ползет по лестнице до двери.
И никто не вызовется помочь —
Дети все — по тюрьмам да кабакам,
А кого-то просто умчало прочь —
Головой в кислотные облака.
А кого-то выгнала бабка — мол,
Не живешь по-моему, так вали…
И никто, никто не пришел домой —
Так и затерялись в чужой дали.
Так и затерялись в дали чужой,
Унося кислотные васильки,
Чтоб втравился в сущее, как ожог
Этот цвет безумия и тоски.
Чтоб втравился в сущее этот цвет —
Радости, не надобной никому…
Чтобы из-под тонких, прозрачных век
Два огромных глаза смотрели вверх, —
И вбирали свет, отражая тьму.
