Так страшно и больно, что падаешь на колени,
Сползаешь по стенке, ревешь, закусив губу.
А рядом стоят и смеются чужие тени,
Предсказывая судьбу.
Глаза…Так страшно и больно, что падаешь на колени,
Сползаешь по стенке, ревешь, закусив губу.
А рядом стоят и смеются чужие тени,
Предсказывая судьбу.
Глаза закрываешь, а там, на изнанке век, сгорает невинный, оболганный человек, несчастный как агнец, глаза его в пол-лица, но красной помадой на каждой щеке «ИЗМЕНА», и как тут простишь коварного подлеца, когда он когда-то был центром твой вселенной?
Так страшно и больно, что мир за спиной чернеет,
И ты безвозвратно срываешься в пустоту.
Но только давно умеют родные тени
Подхватывать на лету.
Глаза закрываешь, а там глубоко внутри твой ангел-хранитель на судном огне горит, к тебе тянет руки и молится – пощади. Но крылья его почернели давно от сажи, и сердце не бьется в холодной его груди, и верной дороги никто тебе не подскажет.
Баюкаешь как ребенка себя родную,
Не в силах решится: казнить или пощадить.
А тени стоят и слева и одесную.
…И что-то молчит в груди…
Глаза закрываешь, оно у-хмы-ля-ет-ся – невинно, как агнец, с глазищами в пол-лица. И хочется все грехи его оправдать, но задыхаешься, будто бы после бега: как же оно посмело тебя предать? Твой друг и твой враг – родимое альтер-эго.
