Анна АЛЬЧУК
Герман Виноградов не проводит границу между жизнью и искусством
Герман Виноградов, он же Бикапо, он же Небодед, а также МТЫ и Кибер Шу-Шу, мистериальный…Анна АЛЬЧУК
Герман Виноградов не проводит границу между жизнью и искусством
Герман Виноградов, он же Бикапо, он же Небодед, а также МТЫ и Кибер Шу-Шу, мистериальный художник и ледовитый поэт, музыкант, живописец, график, фотограф, видеоартист, перформансист, создатель инсталляций и звуковых скульптур – личность уникальная.
В свое время он был инициатором и участником многих арт-групп (например, \»Детского сада\», совместно с художниками А. Ивановым, Н. Филатовым и А. Ройтером), оказавших немалое влияние на развитие современного российского искусства. С 1984 он провел более 1500 мистерий \»Бикапония Небесного Леса\» в России, на Украине, в странах Европы, США и Канаде.
Почти любая сколько-нибудь значимая выставка в Москве не обходится без его участия. Его полные энергии и юмора скоморошеские перформансы часто являются самым запоминающимся событием подобных мероприятий.
Не смотря на экстравагантность и эксцентричность своего сценического образа, считает корреспондент газеты ВЗГЛЯД Анна Альчук, в жизни Виноградов на редкость разумный, уравновешенный и последовательный человек.
— Гарик, ты выступаешь во множестве ипостасей: как художник, перформансист, музыкант, поэт, и при этом ты один из самых цельных людей, которых я знаю. Я говорю так потому, что в твоем случае граница между жизнью и искусством действительно стирается. Многие художники к этому стремятся, но реализовать это мало кому удается.
Взять, к примеру, твою квартиру. Это настоящая художественная инсталляция. Кругом висят огромные металлические трубы, под потолком – ряды маленьких трубочек; железные сетки, пропеллеры, на полу – ведра и котлы; все, что помогает тебе создавать фантастическую атмосферу Бикапонии, как ты называешь свой еженедельный воскресный перформанс. Все это очень далеко от обывательского представления об уюте. Как тебе удается сосуществовать со всеми этими объектами?
— Мне, как ни странно, помогло в этом мое архитектурное образование, конкретно – творчество архитектора Людвига Мис Ван Дер Роэ.
Он декларировал важные для меня принципы: разделение несущего и несомого, а также идею универсального пространства. И в квартире моей при кажущемся беспорядке – строгий порядок.
У меня, как у кота, который спит на шкафу, а ест на полу, среди всей этой пещеры выделены места для жизни. Есть все что нужно, все удобства. Я этим вовсе не пренебрегаю, даже иногда чувствую себя сибаритом. Мое жилище со мной резонирует, оно заставляет быть сознательным.
Что ты подразумеваешь под сознательностью?
— Я воспринял это понятие у Шри Ауробиндо. На меня еще повлиял Шри Чинмой: художник, поэт, музыкант, спортсмен, он выступает с концертами медитативной музыки.
Мне близок такой тип личности, которая максимально реализует себя во всех областях. Если провести аналогию со спортом, я вижу себя как бы таким многоборцем.
Чтобы реализовываться, всегда ли тебе нужна публика?
— Не всегда. Картины я пишу в одиночестве. А во время перформансов публика желательна, потому что это помогает концентрировать энергию и создавать ситуации, в которых нет времени думать, чтобы максимально проявлялась спонтанность.
Не то чтобы я любил аплодисменты, но я вижу свое отражение в глазах зрителей. С одной стороны, это спонтанное действие, а с другой – у меня всегда есть стратегическая линия.
Например, в Зверевском центре была выставка, посвященная Чукотке. Там у меня вдруг родился образ аэросаней, тогда меня голого тащили по снегу за ногу. Но потом я стал это использовать в других ситуациях как самоцитату.
Например, на \»Арт-Москве\» меня голым возили по кругу в залах ЦДХ. Там уже это приобрело совершенно другой смысл: некоторое противопоставление коммерческой среде.
Если говорить о твоей общей стратегии, это противопоставление коммерции, арт-рынку?
— Нет, но может и так считываться. На самом деле меня больше всего интересует эксцентричное состояние сознания, которое позволяет все время сдвигать точку сборки, наблюдать себя со стороны, открывать в себе новые грани.
Я ничего никому не доказываю, все, что я делаю, – самопознание. Кроме того, интересна реакция зрителей, интересно сотрудничество. Я, например, долго работал с флейтисткой и вокалисткой Натальей Пшеничниковой, сейчас часто делаю Бикапонию с поэтом Вилли Мельниковым и перформансисткой Верой Сажиной.
Что меня удивляет в твоих акциях и стихах, так это связь с фольклором, эпосом, причем выглядит это органично. Откуда в тебе это, с одной стороны, как бы юродивое, а с другой – скоморошеское начало? Ведь ты вроде бы человек городской…
— Я действительно городской человек до мозга костей, но то, о чем ты говоришь, во мне все время сидело.
Было достаточно поездки в Феропонтово и Кириллов еще в студенческие годы, чтобы это почувствовать. Я обрадовался, когда понял, что существует совершенно другой русский язык, например, говор северной Вологодской области.
Ведь на самом деле литературным русским языком пользуется незначительная часть русскоговорящей публики. Я недавно опять был в Феропонтове, там речь настолько ритмизирована и музыкальна! В этом такой кайф!
Вот у меня есть поэма \»Хроники Закозья\», так такое село Закозье действительно есть в Вологодской области.
То есть твои стихи как бы развивают линию традиционных региональных говоров?
— Да. И еще это реакция на тексты Учителя Порфирия Корнеевича Иванова. Для непосвященного человека то, что он писал, – это бред абсолютно безграмотного мужика. Но он так обращается с языком, что передается его необыкновенная жизненная энергия.
Поэтому язык заклинательный – это совсем не то, что язык изящной литературы, он может быть очень корявым. Заговоры взывают к разным психическим центрам. В русском языке это происходит через звучание, обращение к шипящим, акцентирование \»ы-ы-ы\». Этот язык пускает корни и начинает саморазворачиваться внутри тебя. А ты только записываешь на одном дыхании…
А ты читал эти стихи тем, у кого ты все это воспринял?
— Да, не раз. Реакция потрясающая! Народ хохочет, кто-то начинает отвечать своими прибаутками.
Несколько раз видела тебя на телевидении, это всегда очень забавное и яркое впечатление.
В московской художественной среде только Олегу Кулику удавалось в такой же степени использовать телевидение в своих целях, а не идти у него на поводу. Он, как и ты, ведет себя как публичная фигура.
В книге \»Скотомизация\», которую сделал Дмитрий Бавильский, Олег открыл всю подноготную своей интимной жизни. А ты способен на такую откровенность?
— Я думаю, что сделал бы это интересней, многоплановей. У Кулика все-таки все слишком прямолинейно, не хватает настоящей иррациональности. Ведь в книге просто так ощущения не передашь. Например, когда он говорит, что стоял весь в зеркалах и на члене у него были зеркала…
Ну и что?
Для меня книга, как и телевидение, – это особое пространство для мистификации. Телевидение мне нравится возможностью создавать такие странные, бредовые ситуации.
Например, в одном сюжете про мою огненную живопись я предстал сварщиком, Николаем Ивановичем Перегудой в ватнике, со всеми причиндалами, и говорил, типа того, что вот случайно обнаружил, как огонь рисует картины, пейзажи всякие, и стал их делать дома после работы на стройке.
Просто сообщать, что была такая-то выставка, чего-то ты там создал, нарисовал, уже не интересно.
А ты не боишься, что многие люди будут воспринимать это буквально? Например, сочтут тебя сумасшедшим, маньяком каким-нибудь, например, после передачи \»Секс с Анфисой Чеховой\»?
— Меня это забавляет, особенно когда вроде бы разумные люди принимают мои представления за чистую монету.
А на самом деле обнаруживаются их собственные пристрастия. На хер, допустим, они смотрят ночью \»Секс с Анфисой Чеховой\»? Спрашивают меня: \»Мы тут случайно (!) включили эту передачу и увидели, как ты \»совокупляешься\» с Москвой. А что, это правда?\» (Смеется).
Или приезжаешь в какое-нибудь захолустье, а там к тебе подходят и говорят с таким пиететом: \»О! А мы видели вас в \»Большой стирке!\» или \»О! А мы читали о вас в \»СПИД-инфо\»!\» и дают тебе пирожок.
Ну и как, это помогает в жизни? Много пирожков тебе перепало?
— Такая низовая слава греет. Это прикольно, потому что любое место становится как бы твоим, и тебе везде хорошо.
Помню, у тебя было выступление в Центральном доме художника, и там, когда ты играл на гитаре и пел, появились несколько молодых красивых женщин, которые стали весьма зажигательно танцевать прямо в зрительном зале. Откуда они берутся?
— Материализуются…
Мысль, если ее как нужно направить, имеет способность материализоваться.
Если правильно организуешь процесс, то попадаешь как бы в волшебный коридор. Чем приятна жизнь Бикапониста? Ты все время выстраиваешь эти волшебные пространства, и в них даже обычные проявления начинают по-особому звучать. Любая поездка, выступление выливаются в цепь интереснейших событий.
Я вспоминаю встречу – она была для меня ключевой – на вашей квартире (кажется, это было в 97-м). Там были Кулик, Монастырский и Пепперштейн; и Монастырский с Куликом шутя стали толкаться, а Рыклин их подзадоривал: \»Сейчас выясним, кто поедет на Манифесту!\»
Кулик тогда сказал, что очень скоро переплюнет Майкла Джексона по публикациям, и я четко понял: Бикапо существует на другой территории, Бикапо не хочет превзойти Майкла Джексона по публикациям.
Хотя публикации воспринимаются как такие отдельные художественные мероприятия приятные. Мой текст, предположим, трансформируется редакторской правкой, но это не меняет дела, потому что я даю сильные визуальные образы.
Ты не боишься работать на снижение образа художника. На самом деле мало кто способен не терять самообладания в публичных ситуациях и вот так гнуть свою линию и потешаться над массовой культурой на ее же пространстве.
— Помню как-то один телевизионный редактор наложил на мое выступление свое стихотворение, которое звучало очень выспренно: \»О энергия! О небо! О земля!\» и т. д. Я ему позвонил и возмутился: \»Что вы себе позволяете?!\» А потом доперло: ведь я же человека на творчество подвиг! Это же главное!
А кого ты считаешь своими учителями?
— У меня во время учебы в Архитектурном институте был преподаватель, Андрей Туканов. Он сам ученик Владимира Вейсберга и до сих пор развивает его живописные идеи. Он преподавал всю историю искусства как цельную картину, это мне очень потом помогло.
Мы много говорили с ним о музыке, о поэзии, он открыл для меня Хлебникова. Еще на меня очень повлияли \»Диалоги\» Платона, его взгляд на творчество, который он раскрывает в диалоге с актером.
А по жизни на меня очень сильное влияние оказала мама. По мнению Гурджиева, домашний тиран – важная составляющая в формировании личности.
Такой человек подвергает тебя испытаниям и заставляет быть крепче; как Баба-яга, дает меч или еще какое-то волшебное средство тому, кто сможет его взять. Мать все-таки родной человек и не доводит до гибели, но заставляет тебя становиться сильнее и сильнее.
Раньше эта квартира была коммунальной, мы жили с ней в одной комнате, там же висело все железо. К тому же я писал картины, и ей приходилось дышать всем этим. Но она только приветствовала мой образ жизни.
Потом, когда она умерла, я нашел среди старых папок ее запись: \»Дорогой Гарик, я очень хочу, чтобы ты был художником\». И написано таким почерком, как будто это заклинание. Это такая как бы архаическая мать, которая, как в древности, может и благословить, а может и проклясть. Она реально могла это.
А отец был всегда моим рациональным составляющим. Он философ и до сих пор разрабатывает свою систему диалектической логики. Вот так я и рос между двух огней, между двух вулканов, и соединил в себе их разные качества.
Бикапо – это и эмоциональное выражение через действие, и конструктивно-рациональное осознание, и творчество в буквальном смысле в виде конструирования чего-то.
2.10.2006
http://azbuka.gif.ru/critics/bikapo/
