По дороге пыльной,
с ветрягой сильной
канает уркан в края родимые,
впереди его дали невидимые…
С бычком на скрице,
с бородкой на лице
канает зека без конвоя домой,
нету его за тюремной брамой…
Ворота зоны вахтой отначены:
года златые вором заплачены;
треплет ветер бродяги волоса,
за плечами запретные полоса.
Бросил он зековскую шаронку,
обратился в родскую сторонку:
наконец оказался на волюшке,
снова шастает он по полюшке…
Семерик свой вконец отчалил,
из лагеря строгого он отвалил:
не слышен гам конвойных псов,
нема дверей запертых на засов.
Не из за решки смотрит солнце,
клопов не давит зек на шконце;
за урканом нет больше дозору,
легавые не держат его созору…
У гопника немень кола и двора,
вдалеке никто не ожидает вора;
синевой покрыт он всем телом;
завязки нету с босяцким делом…
За спиной оставил он темницу,
ветер вольный гарасит по лицу;
выскочил он с духом прежним,
внове дышит воздухом свежим.
Без цели узкою тропой бегает,
вскоре на просторы он зекает:
урка вдали от градов и людей,
где нет пошлых гадов и судей…
Горит заря над широкой степью;
птицы в вышине кружат цепью;
парят в небе облаков вереницы;
гуляют на ветру зерна пшеницы.
Осени солнце над варою висит,
мерин к восходу вольно рысит;
ландает вор по ковылям седым,
бросает взоры за конем гнедым.
На стоге сенца место занимает,
гласам степной земли внимает,
зрит голубей танцы под лучами:
в небесной сини летают кучами…
По дороге пыльной,
с ветрягой сильной
канает уркан в края родимые,
впереди его дали невидимые…
С бычком на скрице,
с бородкой на лице
канает зека без конвоя домой,
нету его за тюремной брамой…
