Я живу в соломенной хижине своей души и слушаю, как капли дождя стучат по подоконнику. Кто и когда построил ее? Как я очутилась в ней? Одно окно моей хижины выходит в темный лес, полный загадок и мрачноватых…Я живу в соломенной хижине своей души и слушаю, как капли дождя стучат по подоконнику. Кто и когда построил ее? Как я очутилась в ней? Одно окно моей хижины выходит в темный лес, полный загадок и мрачноватых чудес. По запутанным тропинкам темного леса бродят тени минувших дней: люди, которых я знала, когда-то, несбывшиеся мечты, грандиозные планы, мелкие никчемные дрязги.
Второе окно выходит в пустыню, где жаркое марево моего сердца рисует миражи будущего: хрупкие замки, в плывущих неведомо куда облаках, воздушных добрых драконов, высокие мачты белоснежных бригантин, уплывающих в дальние-дальние страны, где небо голубее и зеленей трава.
Есть в хижине двери, но что за ними можно узнать лишь открыв их. И если там что-то страшное, оно ворвется в хижину или утащит во тьму. Поэтому дверь закрыта. Я ставлю на плиту красный в черный горошек чайник, завариваю чай и сажусь у первого окна. В лесу сегодня осень. Желтые и красные листья висят в неподвижном прохладном воздухе. Сумеречные тропинки уводят мой взгляд все дальше и дальше, в самую глубь лесной чащи. Там на поляне горят костры моей любви. Там веселый Ромео берет мою руку и мы мчимся, смеясь прямо в пламя костра.
Играют флейты, бубны, жалейки, волынки, испанские гитары наигрывают фламенко, истерично надрывается саксофон, гремят литавры и плачет черный рояль. Пестрый карнавал моей жизни. Льется красное вино, плескается в золоченых чашах драконья кровь. Куда-то с кем-то уходит Ромео. Лес наполняют шаловливые пары. В укромных уголках слышны смешки и перешептывание. Наступает ночь и искры костра улетают в вышину. Костер остывает и покрывается пеплом. Горячим, но уже не обжигающим пеплом. К утру от костра остаются серые головешки.
Я беру свою кружку, подливаю в нее горячий чай и сажусь на подоконник другого окна. До самого горизонта простираются бесконечные барханы, лишь юркие ящерки мыслей оставляют на горячем песке цепочки пугливых следов.
Но вот, вдалеке появляется чудесный остров с кисточками финиковых пальм и омываемым лазурными волнами теплого океана белым песком бесконечного пляжа, на котором грустит одинокая Ассоль в ожидании того волшебного момента, когда в дали покажутся первые отблески алых парусов. Паруса будут проступать все явственней и вот уже белоснежный фрегат кинул якорь, суетливые матросики под грубую ругань вечнопьяного боцмана с остатками закуски в седеющей бороде спустят на воду шлюпку и сам Грей ступит в качающуюся на волнах посудину. Матросы дружно ударят веслами по соленой, чуть горьковатой с привкусом йода, янтаря и перламутра воде и шлюпка, разрезая носом пену, борясь с прибоем уткнется, наконец, в прибрежный песок.
Ассоль, все еще не веря в свое долгожданное счастье, бросится к Грею, семеня босыми ногами по влажному берегу, где снуют шустрые крабы, а в выброшенных на берег спутанных, как волосы русалки водорослях, прыгают переливаясь на солнце, как драгоценные камни морские блошки.
