Когда уронит лес последний лист сухой,
и черные стволы затопит лунным светом,
меж ними выступит туманным силуэтом
жильё, в чащобе скрытое глухой.
и черные стволы затопит лунным светом,
меж ними выступит туманным силуэтом
жильё, в чащобе скрытое глухой.
К нему тропинка хитрая ведёт
сквозь мОроки, ловушки и преграды,
чтобы, преодолев их все, в награду
отважный постучался у ворот,
и я сбегу к нему по лесенке крутой,
забыв про древнего заклятья муки,
слечу, как горлинка, раскинув крылья-руки,
из терема, что был моей тюрьмой…
Вот снова искушаю я судьбу —
послать бродягу, воина, монаха,
купца, разбойника, калеку, сироту —
любого путника, кто б, не изведав страха,
шагнул на эту чёртову тропу.
Но подступы к жилью опять пусты…
А на щеках – не розы, а морщины.
Что ж, череда ночей, безрадостных и длинных,
отнюдь не добавляет красоты.
Мой старый дом рассыплется трухой.
Так камень достигает дна колодца,
и сказка кончится, а новой не начнется…
Когда уронит лес последний лист сухой…
