Опять, в исподнем копошась,
молва враньём по мне прошлась-
что я страшна-опасна.
Но зазеркалье не двоит,
наивный отражает вид,
и я с лицом согласна.
молва враньём по мне прошлась-
что я страшна-опасна.
Но зазеркалье не двоит,
наивный отражает вид,
и я с лицом согласна.
Да, пусть не ангельским пером
в чернила лезу, а вином
заправленные ручки,
скребут блокнотик записной,
но это только в выходной,
совпавший с днём получки.
И так же я — \»как все, как все…\»
в капусте найдена, в росе
( смущал глагол \»родиться\»).
Но были и другие — те,
они свои на высоте.
Таких приносят птицы.
Я на земле. Мне не без мук,
когда высверливают луг
кротовые ходы.
И мне нет дела до небес
пока в окно стучится лес,
пока шумят сады.
И пусть я скрою в осень ветошь
опять гербариями, это ж
обман в себе не носит.
А вот вопрос в стихах других
меня тревожит тем, что с них,
возможно, и не спросят.
Мне частый не вменить испуг,
но осторожность — да ( а вдруг? )-
амфибия на суше.
И в перечне грехов моём
такого нет, что ем живьём
споткнувшиеся души.
Чего ещё не может быть,
и в чём меня не обвинить
ничьей молве досужей —
(меня живой похоронить,
когда совру) — не может быть
со мной чужого мужа.
