Не покидай меня…

http://www.proza.ru/avtor/plmoroz
Не покидай меня…
Григорий жил один, вот уже пару лет как от него ушла жена, забрав с собой годовалого сынишку Артема,…http://www.proza.ru/avtor/plmoroz
Не покидай меня…
Григорий жил один, вот уже пару лет как от него ушла жена, забрав с собой годовалого сынишку Артема, сказав при этом, что ей надоела эта нищета и его неумение жить, дабы обеспечить всем необходимым свою семью, что она уже пять лет не была на юге, не говоря уже о загранице, тогда как ее подруга Милка каждый свой отпуск проводит в Испании, а она, мол, даже в Сочи поехать не может!
Нельзя сказать, чтобы они с женой Ангелиной жили уж очень бедно. Все у них было: и квартира, правда однокомнатная, и старенький «жигуль», на котором они раньше ездили за грибами и на дачу, доставшуюся по наследству от тетки Григория, — все было как у людей, вот только Ангелина долго не хотела детей. А потом как бы, между прочим, сказала, что она беременна, хотя всячески предохранялась. И лишь потом Григорий узнал, что его жена в тайне от него долгое время встречалась со своим сокурсником, с которым у нее раньше был пылкий студенческий роман, и ребенок, которого Григорий считал своим, от него…
Все это было теперь уже в прошлом, но память человека так уж устроена, что она вновь и вновь возвращает его в былое, особенно в минуты серьезных испытаний, которые вскоре выпали на долю Григория…
Было ранее утро, когда с горсткой бойцов Григорий на единственной уцелевшей из их роты БМП прорывался с боем из окружения. Шансов было не много, но это все-таки лучше, чем пробиваться в руинах темного и незнакомого тебе города, каждый раз рискуя напороться на засаду, что в их условиях равносильно скорей неминуемой гибели или плену, а это было по сути своей, еще хуже, чем первое…
Настроение было хуже некуда, ехали молча, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Было стыдно, обидно и больно за некогда великую державу, вот так отдавшую на закланье молодые жизни их и тех, кто так и остался лежать на усыпанных битым стеклом и кирпичной крошкой улицах этого некогда заштатного провинциального города под названием Грозный.
— Что приуныл? – спросил сидящий напротив в десантном отделении чернявый парень, назвавшийся Олегом, — Да ладно, впервой ли нам, придет время расквитаемся!
— Надо было на броне ехать – угрюмо ответил на это Григорий, на что чернявый предложил закурить, при этом сказав: — А какая разница, что там, что здесь, здесь хоть пуля снайпера не достанет.
Григорий молча взял протянутую сигарету и, прикуривая, посмотрел на третьего сидевшего в десантном отделении и отрешенно смотревшего куда-то в пол. Лицо его было бледным, казалось, что он не подавал признаков жизни.
— Эй ты жив? – толкнул его в бок чернявый. Тот только глухо и невнятно простонал, потом через некоторое время ответил:
— Да жив я, жив, вот только мутит сильно, и голова кружится, такая тяжелая, будто не своя.
— Да ты случаем, не ранен? – спросил на это Григорий.
— Не знаю, может быть, — ответил третий.
— Странно что-то я тебя никогда не видел? – спросил чернявый. – Ты кто и как сюда попал?
— Серёга я из третьей роты второго батальона 506 полка, осенью только призвался.
— А-а, осенью, тогда понятно, — не унимался чернявый.
— Родители есть? – тихо спросил его Григорий.
— Да, есть и еще сестренка Аленка, — ответил Сергей.
— Сестренка Аленка – это хорошо. А живешь-то где?
— В Кинельском районе, деревня Бобры, — ответил на вопрос Григория Сергей – совсем еще мальчишка, которому отроду не исполнилось еще и девятнадцати лет.
— А родители знают, куда ты попал?
Нет, ешо нет, — по-детски хмыкнув, ответил Сергей.
Машина медленно продвигалась сквозь завалы на дорогах буквально на ощупь.
— Странно, тихо-то как, что они повымерли разом, что ли? Не унимался чернявый, но ему никто не ответил, каждый думал о своем, все еще находясь под сильнейшим впечатлением того кошмара, в который все они недавно попали.
— Жалко раненных много осталось, помрут ведь на холоде, — прервал тягостное молчание Сергей.
— Теперь что говорить, скажи спасибо, что сам жив остался – глядя ему прямо в глаза, сказал Григорий, — тем более еще не конец, надо отсюда еще выбраться…
Через некоторое время послышалась откуда-то сбоку резкая и короткая очередь крупнокалиберного пулемета, потом впереди перед самым носом машины раздался сильный взрыв, и она, качнувшись вперед, встала.
— Все, уходим! – почти крикнул Григорий,- вы вдвоем прикройте, а я посмотрю, что с водителем, жив ли.
Как только они открыли створки десантного отделения, по ним сразу же со всех сторон начали стрелять из автоматов, потом откуда-то из окна разрушенного дома раздался гранатометный залп и яркая горящая головня кумулятивного заряда, пробив броню, поразила двигатель БМП, раздался грохот и треск и двигатель, мерно работавший на малых оборотах, заглох, затем появился дым пополам с запахом горящего масла.
Григорий, передернув затвор, дал короткую очередь туда, откуда дали ответную очередь, но Григорий сориентировавшись, быстро перекатился со своего места и скрываясь за дымовой завесой, отбежал от занимающейся ярким оранжевым пламенем машины. При этом время как бы сжалось, движения стали точными и резкими, интуитивно почувствовав смертельную опасность, Григорий молниеносно прижался к стене и увидел в предрассветном светлеющем небе яркую звезду Венеру. Потом посмотрел в сторону своих товарищей и увидел, что они либо ранены, либо убиты. Земля вокруг их распластавшихся тел продолжала вскипать фонтанчиками ударявшихся пуль.
Григорий прекрасно видел, откуда стреляли и не целясь, на вскидку послал туда длинную очередь, после чего там кто-то вскрикнул и стрельба на мгновение прекратившись, возобновилась снова. Только теперь стреляли по нему, но не прицельно, потому как густой черный дым дезориентировал внимание тех, кто был на другой стороне улицы. Григорий быстро заменил рожок и вытащил ручную гранату, которую, выдернув чеку, метнул в пролом в стене панельного дома, откуда доносились приглушенные голоса. Затем там раздался хлопок и приглушенный взрыв, после чего Григорий рывком перебежал открытое пространство пролома, в котором послышались резкие крики раненых. Но тут его заметили и открыли беспорядочную стрельбу, затем чуть правее раздался взрыв. И Григорий, повернув голову, увидел как медленно, как будто в замедленной киносъемке, разлетаются во все стороны осколки ручной гранаты. Он попытался увернуться от них, но было уже поздно, несколько из них поразили его тело, чуть повыше колена и в брюшную полость. При этом Григорий почувствовал резкий удар, будто по его телу с силой стеганули пастушьим кнутом, потом тупую нарастающую боль в ноге и одновременно в области желудка, будто в него вогнали «огненный» гвоздь. Затем все закружилось вокруг и Григорий потерял сознание…
Когда очнулся, то сразу услышал какой-то прерывистый свист в ушах, затем почувствовал что-то холодное и липкое под собой и понял, что лежит в луже собственной крови. Казалось, что происходящее вокруг – всего лишь страшный сон, который скоро кончится, надо только проснуться, чтобы понять, что всё происходящее с ним на самом деле к нему никакого отношения не имеет.
Затем он увидел выходящих из окрестных зданий бородатых людей, которые подходили к нему, опустив стволы автоматов вниз и, окружив полукругом, тихо переговаривались между собой, внимательно наблюдая за ним, и во взглядах их была нескрываемая, лютая ненависть, которую Григорий ощутил буквально всем своим телом,, отчего по спине его пробежал холодок в предчувствии своего неизбежного скорого конца.
Так продолжалось с минуту, как вдруг послышался характерный с пришепетыванием свист артиллерийского снаряда, который разорвался в полусотне метров от них, потом ещё и ещё. Неизвестные люди с автоматами Калашникова сразу куда-то пропали, очевидно, так до конца не удостоверившись, жив он или мёртв.
Затем от близких разрывов поднявшейся в воздух пыли и чесночного запаха сгоревшего тротила стало трудно дышать. Григорий попытался пошевелиться, но тело его будто одеревенело, и, чуть приподняв голову, он вновь потерял сознание…
Он снова пришёл в себя, и когда открыл глаза, то увидел разноцветные расходящиеся концентрические круги, потом в ушах послышался шум, похожий на свист строчной развёртки телевизора, раздался щелчок, и Григорий отчётливо услышал знакомый женский голос: « Здравствуй, родной, ты разве не узнаёшь меня? Это я, Люся, вспомни хрупкую, белокурую девочку, с которой ты учился в одном классе…»
Григорий силился вспомнить, но у него ничего не получалось, он видел лишь одно: как они в беспорядке прорывались из окружения, как гибли его товарищи, многих из которых он совсем не знал. Как их становилось всё меньше и меньше, и время для них будто остановилось, затем они обнаружили среди искорёженной и сгоревшей техники БМП с заклинившей пушкой и ещё работающим мотором, как всю ночь собирали и натягивали перебитую в двух местах гусеницу и лишь к утру начали движение, что закончилось очень плачевно. И теперь, вот он, Григорий, лежит здесь в уже давно остывшей луже собственной крови, как ему казалось, всеми забытый и никому не нужный. Но тут снова послышался до боли знакомый голос: «Родной мой, не надо думать об этом, это уже прошло и в твоей жизни более не повториться вновь».
Григорию после таких слов стало так хорошо, и он почувствовал, что проваливается в какую-то сладкую полудрёму, в которой он вдруг увидел себя ещё юношей, как бы со стороны увидел своих одноклассников и хрупкую светловолосую девочку Люсю с белесыми бровями и россыпью веснушек на бледном лице.
«Ты узнал меня, — вновь услышал Григорий знакомый голос, — это я, такой ты меня запомнил, посмотри в мои глаза, ты найдёшь там всё то, что ты так долго искал и не находил в глазах других женщин, которые не любили тебя».
Григорий увидел эти ясные, почти бесцветные светло-голубые глаза, и ему стало мучительно стыдно. Он вспомнил, как вместе с остальными одноклассниками издевался и травил эту девочку, которая всегда молча сносила все их дикие выходки. Её считали белой вороной, не похожей ни на одного из них, и потому не любили. Впрочем, многие из них тогда никого не любили, даже самих себя. Сердце Григория как-то по-особому сжалось от нахлынувшей жалости к этой девочке, и он тихо, не разжимая сухих растрескавшихся губ, сказал: «Ты прости меня, Люся…»
Но Люся ему ничего не ответила, далее он увидел себя, как на яву, в кругу других девушек, многим из которых нравилась его броская «мужественная» внешность и немного строптивый независимый характер.
Потом была служба в армии, затем учеба в вечернем индустриальном техникуме. Вечеринка, где он познакомился со своей будущей женой Ангелиной, которой льстило, что на нее обратил внимание видный молодой человек, подающий большие надежды по мнению окружающих. Но даже прожив более пяти лет, Григорий никогда не чувствовал с ее стороны той близости и открытости, которые он хотел бы видеть в своей жене. Во всех ее жестах словах поведении сквозила неискренняя расчетливость, видно было, что очень часто она говорила не то, что думала, что очень тяготило Григория – ведь он всегда тянулся к ней. Потом было рождение сына, и начало казаться, что все устроиться. Но не прошло и года, как в один из вечеров Ангелина заявила, что уходит к другому, что он ей надоел, потому как не видит тех перспектив, которые предоставляет сама жизнь и потому она не может больше жить под одной крышей с мастером инструментального участка, месяцами не получающем зарплату и потому в нерабочее время перебивающимся случайными заработками…
Затем настали холостяцкие будни с пьянками и редкими женщинами, которых интересовала в нем лишь возможность на халяву выпить и расслабится, не связывая себя никакими обязательствами. Затем завод, на котором работал Григорий, окончательно встал и одновременно со всей очевидностью встал вопрос: как жить дальше?.. Бывшая жена изредка, раз в полгода, звонила, узнавала как у него дела и рассказывала о своих поездках то в Италию, то во Францию, какие обновки она себе купила. Потом, как-то в очередной раз позвонив, призналась, что ее второй муж ей изменяет, что в их среде, среде предпринимателей, это нормально, на что Григорий с раздражением спросил:
— А я-то здесь причем?
И услышал на той стороне телефонного провода резкий упрек:
— А я-то думала, что ты меня все еще любишь! – и она бросила трубку.
После этого до самого его отъезда она так больше и не позвонила. Очевидно, она столкнулась в своей новой семье с теми же проблемами, с которыми столкнулся Григорий, живя с ней самой.
Помыкавшись в бесплодных поисках работы, он решил подписать контракт на службу в Российской армии, дабы хоть как-то поправить свои финансовые дела. Вскоре началась та военная компания, которую историки ХХI века станут называть «первой чеченской»…
Просмотрев всю свою жизнь как на кинопленке, Григорий вновь увидел Люсю, затем ее нежные ладони, в которых она держала воду, сказав при этом: «На, попей, тебе станет лучше»…
И действительно, его губ коснулось несколько капель живительной влаги. Григорий приоткрыл глаза и увидел, что прямо на него сквозь пролом в крыше падают большие белые снежинки.
Боли он уже почти не чувствовал, и опять увидел протянутые к нему белые руки с хрупкими длинными пальцами и услышал все тот же нежный проникновенный голос, ставший в эти минуты для него самым близким и родным на свете: «Пойдем со мной, не дело тебе здесь лежать, пойдем, там тебе будет хорошо».
Григорий попытался протянуть немеющую руку, как вдруг почувствовал леденящий холод прикосновения ладони с длинными пальцами, и все тот же голос сказал: «Я проведу тебя через вечность»… На что Григорий попытался одернуть руку, но у него ничего не получилось. «Не бойся, пойдем со мной», — крепко сжимая его холодеющие пальцы, сказал все тот же голос.
— Ты не Люся, ты Смерть, да? – попытался привести последний довод для того, чтобы остаться, Григорий. « Ну, какая теперь тебе разница? Пойдем, пойдем, посмотри какой снег пошел, через пару часов укроет белым саваном и тебя и всех твоих товарищей, они все тоже со мной, вон, погляди!» – и Смерть показала рукой на нечеткие силуэты, будто растворенные в тумане, трое из которых вдруг обернулись и Григорий отчетливо увидел их глаза, узнав в них Сергея, Олега и механика-водителя БМП, имени которого он не знал, при этом Олег ему коротко подмигнул и слегка кивнув, сказал: айда, мол, с нами, снова вместе будем…
« Не надо думать о жизни и живых, им до поры никогда не понять твоих мучений и переживаний, потому как живые думают только о живом, ты для них навсегда останешься без вести пропавшим» — пытаясь развеять все его сомнения, сказала Смерть. Жизненные силы были уже на исходе, когда Григорий вновь увидел перед собой глаза Люси, которые буквально молили, прося его: «Не покидай меня больше, я так ждала этой встречи!» Затем он увидел тонкую, отливавшую всеми цветами радуги, натянутую как тетива, нить, и понял, что это жизнь его, потом она оборвалась и сознание, став невесомым, полетело куда-то ввысь. Он в последний раз увидел свое распростертое в неестественной позе, наполовину занесенное снегом, истерзанное осколками тело, увидел незнакомый ему полуразрушенный город, ставший большой братской могилой для многих из тех, кого он знал и кого не знал, увидел бурлящий мир живых, которым не было никакого дела до судеб всех тех, кто навсегда остался лежать в этом чужом им всем городе, увидел свою бывшую жену, сидевшую в кафе и обсуждавшую с подругой свой очередной роман, свою мать, бросившую его, когда ему не исполнилось и трех лет. Затем Григорий услышал специфический неприятный визг и вновь увидел всех тех, кто для него за последние сутки стал самыми близкими и родными, с кем навек породнила его одна общая повитуха – Смерть, которой он был благодарен за то, что она одна не бросила его в минуту тяжких испытаний, до которых не было никакого дела всем тем, кто остался жить и особенно тем из них, кто недрожащей рукой послал их на верную гибель, не испытывая при этом и намека на угрызения совести…
Павел Петрович МОРОЗОВ