\»Вечная память детям, лишенным крова и пищи,
Детям, бродившим с сумою нищей,
Детям, в этапах и ссылке погибшим,
Младенцам, в руках матерей остывшим\»
Детям, бродившим с сумою нищей,
Детям, в этапах и ссылке погибшим,
Младенцам, в руках матерей остывшим\»
Общество \»Совесть\»,
Мемориал детям Котласа,
Некрополис \»Макариха\»
\»Котлас…сс\» — шептались все в поселке
Как из травы — змеиный свист,
Как глядя в дуло от двустволки,
Немеешь, душу схоронив.
Не верилось, что \»так\» быть может:
Что хоровод вчерашних дней,
И песнь пшеничных сводов что так гложет,
Рассыпется — лишь по велению вождей.
Не верилось, что кум вчерашний,
Да сват, жених, сосед и брат
В избу войдут и скарб домашний
На домну коммунизма возложат.
Ревёт пяток детей раздетых,
Разутых — в деле сапоги,
Подушки, хомуты да лапти,
Чего уж — всё до кочерги…
Иконы в топке полыхают,
И залит кровью скотный двор —
А коммисар лишь возжи поправляет
Коней к себе уводит на постой.
И мечутся, и воют бабы,
Заламывают руки к небесам,
А дед Мухортов — онемевший как бы,
Агония видна лишь по глазам.
Мозолистой рукой он треплет холку,
Щекой прижавшись к верному коню,
Эх, помнишь, как отпор мы дали волку,
Под Раненбургом, в снежную пургу?
На мельнице, в ночном и на базаре,
На пашне мы встречали каждую зарю…
Так помяни меня в ромашковом том рае,
Раз не дано нам разделить судьбу.
***
Покорно погрузились по вагонам,
В телячьи, что без нар — ведь для скота,
Где два ведра, конвой и дОлги перегоны,
Но главное — все вместе и жива семья.
Не списывай с счетов — не лыком шиты.
Хоть Лычное — родной был дом.
Хоть в узелке лишь сухари да молоток зашиты
Мы возведем, посадим — и переживем.
Дубовое, Раменское, Кляти —
Сквозь щель мелькал черед имён,
И еле ехали, стояли, мерзли дети —
Неделю тот тащился эшелон.
И им казалось что ещё немножко,
Пусть где-то с Северной Двиной:
Детей накормим северной морошкой,
Костры зажжём полярною зимой.
Ведь век советский открывая,
Крестьян-рабочих новый строй,
Под НЭПа знаменем, от голода спасая,
Крутились каждый день, наперебой.
И расцвели ж ремёсла на деревне,
Всё заработанное — в землю, в дом…
За что ж колёса отмеряют неизвестность,
Раз заработал честно и своим горбом?
Но мыслить о великом нету мочи
В пути ослабли старики,
И голод гложет, умирают дети…
Их сбрасывают прямо на пути.
Состав узбеков утром повидали —
Как какаду халаты на снегу…
Нет, люто их не убивали —
Везли в халатах в ледяном аду.
Как Минотавру в пасть, на перегонах,
Сдаёт оброк тот эшелон детьми,
И матери, перекрестив кулёк пеленок,
Бросали чуть живых на милость тьмы…
Спасались ли в проезжих селах
Младенцы тех, кто был врагом?
Но знаем что в Котласский холод
Приехал \»облегчённый\» эшелон.
Что хуже может быть Гулага?
Котлас, что был Гулага \»первый ком\»:
Он встретил эшелон снегами,
Простором и Российский бардаком.
В метровый снег валили ели,
И сами строили бараки-шалаши,
Без пола, две печи, и нары без постели,
На крыше — лапник, шевелились вши.
Велели строить к кладбищу поближе —
Прозрачен был на цель намёк.
И с каждым днём всё становилось ближе
Родней то кладбище, кто близких не сберёг.
В утилитарности там тел не засыпали,
Не отпевали и не ставили крестов.
И так, к большой, разверстой яме
Выть приходили матери и горсточка отцов.
Отцов и пацанов позабирали,
По-рабски сортируя, как товар,
А женщинам и немощным, и детям
Работа \»легкая\» — в тайге лесоповал.
В себе, в соседе всё ловоли зверя,
Что в людоедов мог бы обратить,
Писали письма к Сталину, не веря,
Что дело коммунизма — истребить.
***
Мы выжили. Себе на удивленье.
Но больше — злу и доле вопреки.
Лишь закалили нас уроки отторженья,
Хоть и дошли — один из десяти.
Пройдя войну, гранит науки
Мы штурмовали — так приучены к труду:
Ракеты запускали те же руки
Что где-то поднимали целину.
Не ждём \»получек\», никого не упрекая,
Неистребим тот генетический набор,
Свою судьбу — в любой стране и крае
Неистово и напролом куём.
И вновь, спустя уж пару поколений,
Как отголоски прошлого — упрёк:
За вольность мыслей, духа, начинаний —
Прозренье дЕдов не пошло нам впрок.
А тех кто был судеб вершитель,
Не уберёг от голода колхоз:
И трудодней обман, и страх, их повелитель —
Аукнулся им \»Русский Холокост\».
И хоть страшны ушедших вой и стоны,
По крайней мере — миллиона два,
Ещё страшнее — не рождённых миллионы,
Оставленная ими пустота.
Не созданных поэм, открытий —
Зияют пустотою их пути…
Я проживаю десять жизней —
За них пытаюсь хоть чуток пройти.
Но не стоят в Котласе монументы,
Не высечены в камне имена —
Поныне безразличны те легенды:
На всех, одна лишь памятка — доска.
В бору Котласа упокоиться немногим
Лишь удалось — другим костям
Служить пришлось и в насыпи дороги
И в дамбе, даже к гаражам…
Но есть им обелиск пошире —
Простор непаханных полей,
И в заколоченной России
Обилье деревень, что без людей.
А разлученные с землёю,
Россию мать подняв с колен,
Спася от голода, своей страною,
Забыты, как историй тлен.
Как оборвав на полуслове,
Умолкла песнь — веков исход:
По умыслу иль провиденья воле —
Росси прерванный восход.
