Зимний полууют не годится для штопки нутра.
Раз под ребра сквозит, то вяжи и чини свитера.
В узких окнах меж рам — кисть рябины и крупная соль,
чтобы видеть в стекле,…Зимний полууют не годится для штопки нутра.
Раз под ребра сквозит, то вяжи и чини свитера.
В узких окнах меж рам — кисть рябины и крупная соль,
чтобы видеть в стекле, подойдя к нему сонной, босой,
хрупкой веткой куста, что отцвел, чтоб белеть, индеветь,
что весь мир — серебро и свинец, гулко-ржавая медь;
и чем тоньше запястья, тем вязка плотней и грубей:
дать и взять — как забившийся в пух от зимы воробей.
Кожа — мрамор и лед, пульс — ручей под оковами стуж.
Ангел спрыгнет с плеча, зябко ежась, слегка неуклюж,
бросит сахар тайком в твой уже остывающий чай:
это все, что могу, мол, чтоб слаще немного скучать.
Тишина проскользнет под рукав, пощекочет: хи-хи…
Никого не спасут, никому не помогут стихи.
Как дождаться весны, если не с кем делиться теплом,
чтобы ожил вдруг дом, встретил пятым уютным углом
тех, кто ищут его, чтобы жить и дышать январем,
чтоб не олово/ртуть,
чтоб мерцали глаза янтарем,
чтобы чистое \»да\»
растопило бы каждое \»нет\».
Ангел смотрит в тетрадь, водит пальцем. И скоро рассвет.
19. ХI. 14 г.
