(Из записей Марка Неснова)
Наверное, предстоящая операция нашему преподавателю политэкономии огорчила бы меня сильнее, но пришедшая продолжить наше обучение Елена Васильевна…(Из записей Марка Неснова)
Наверное, предстоящая операция нашему преподавателю политэкономии огорчила бы меня сильнее, но пришедшая продолжить наше обучение Елена Васильевна Ли, отвлекла моё легкомысленное внимание от прободной язвы уважаемого мной Сергея Ивановича.
Она была невысокого роста, спортивная и очень красивая.
И хотя уже была кандидатом наук, выглядела не старше десятиклассницы.
Её синие глаза и соблазнительное тело снились мне по ночам и не давали покоя.
В тот период мне, двадцатилетнему идиоту, уже давно нравилось верить в свою неотразимость, но очаровательная госпожа Ли, как мы сразу стали её называть, смотрела на меня так же равнодушно, как смотрит обкомовский кот на любительскую колбасу.
Я понимал, что нужно как-то заинтриговать её и привлечь к себе её внимание, но встречались мы только в аудитории, и иного повода для возбуждения её интереса, кроме участия в провокационных атаках на её лекции, я не видел.
На одной из таких лекций о перманентных кризисах перепроизводства, когда она яростно клеймила бездушие империалистов при уничтожении
тысяч тонн апельсин, молока и мяса, я, вдруг, ляпнул, что только таким путём они и могут избавить свои страны от ещё большего неминуемого несчастья.
Не знаю, что больше поразило маленькую красавицу, мои слова, или моя смелость (на дворе 1966 год), но я, вдруг, будучи одним из многих, стал для неё единственным.
Елена Васильевна пересекла аудиторию и подошла ко мне:
-Откуда Вы взяли такую глупость? Может быть поделитесь с нами.
Я взял свою тетрадь и написал:
-Только с Вами, лично.
А вслух произнёс:
-Я сам пережил кризис товарного перепроизводства и чуть не погиб.
Аудитория весело рассмеялась, но госпожа Ли, видимо, отнеслась к моим словам более серьёзно.
Она взяла мою ручку и внизу написала несколько цифр.
Я был взволнован и растерян от её близости и запаха, а потому не сразу понял, что это номер телефона.
Смелая женщина! Я был восхищён и обнадёжен.
Телефон ответил только на третий день, в воскресенье, и моя Леночка, как я уже втайне называл её, назначила мне свидание через полчаса в кафе, недалеко от её дома, как она сказала.
Я присел за её столик на улице и повернулся к девушке — официантке,
но оказалось, что всё уже заказано, и вскоре нам принесли кофе, мороженное и какое-то печенье.
-Так вы что — жили за границей?- спросила она.
-Да нет.
-А как же Вы можете рассуждать о рыночном перепроизводстве, если там не жили?
Никаких личных отношений не наблюдалось, и я попытался положить на её руку свою ладонь.
-Так Вы что для этого устроили весь этот балаган?- засмеялась она весело-
учтите юноша, я для вас уже старушка. А к тому же люблю своего мужа.
Так что, если у Вас всё, то приятного аппетита.
Я почему-то совсем не расстроился. Ну, любит мужа, ну и ладно.
А чего же кукситься друг на друга?
И я рассказал ей историю об экономической и политической целесообразности уничтожения товарных излишеств, которую никогда и никому прежде не рассказывал.
….Жила наша семья тогда, в самом известном в городе Николаеве дворе по улице Пограничная номер 88.
Двор состоял из нескольких каменных одноэтажных корпусов, в которых у каждой семьи было по одной комнате.
Заселили двор после войны в основном рабочими судостроительного завода, поэтому нашей жизни сопутствовали все прелести пролетарской культуры, о которой так много и цветисто говорили идеологи большевизма.
Пьянки, драки и милиция чередовались с праздниками по поводу юбилеев вождей и освобождения из тюрем очередных родственников.
Ещё двор был знаменит и известен всему городу тем, что все болельщики футбола шли на стадион через нас, чтобы сократить расстояние и купить у наших старушек семечки, которые имели непререкаемую славу у фанатов.
Соседствовали с нами ремесленное училище, гараж и кондитерская фабрика.
Проходная фабрики была недалеко, и если стоять в парке, где проходили рабочие со второй смены, можно было задёшево купить шоколадные конфеты, сахар, сливочное масло и другие сопутствующие товары.
А дети могли за просто так получить *Мишку на севере* или *Белочку*.
Мне это было особенно важно, потому что равняясь на более взрослых пацанов, мы тоже играли в *пристенок*, но не на деньги, а на обёртки от конфет.
Били об стеночку мы не старинными монетами, а большими пуговицами, срезанными с маминых и тётушкиных пальто.
Это была целая наука и страсть. Все мы ходили с полными карманами фантиков. Это была наша жизнь, гордость и место под солнцем, поэтому обёртки от Мишек и Белочек были очень ценными, не то что прозрачная обёртка от *Ласточки* или *Буревестника*.
Некоторые из соседей покупали у охраны сладкие обломки, обрезки и крошки, почти задаром, и гнали лучший самогон в городе, с привкусом шоколада или карамели.
Шла неспешная, но регулярная торговля спиртным.
Так за счёт кондитерской фабрики очень терпимо подкармливался наш двор на зависть тем жителя города, кого к этому добру не подпускали.
И тут произошло несчастье.
НА НАС ОБРУШИЛОСЬ ИЗОБИЛИЕ.
В июне 1954 года от проливных дождей, наш район залило водой.
В комнатах вода поднялась выше полутора метров, но все спаслись, а просушенные скромные вещи продолжали служить так же.
Но вода залила склады и цеха конфетной фабрики.
Пока шли ремонты и наладки, списанные конфеты и сырьё почти задаром сторожа отдавали нашему двору, и все сараи были забиты ящиками с конфетами и мешками с попутными товарами.
Поскольку большая часть продукции визуально выглядела после просушки нормально, её стали подешёвке сбывать всему городу и соседским деревням.
Из испорченного товара стали гнать самогон даже те, кто сам прежде не пил и другим не советовал.
Неожиданно двор превратился в какой-то табор, где пили, пели, плясали и дрались, постоянно, все кому не лень.
Нам 8-10 летним пацанам достались огромные рулоны фантиков, от чего мы сразу стали самыми богатыми и уважаемыми в своём кругу.
Но вскоре всё это рассосалось по городу и, появившись у всех, обесценило наше богатство до невосполнимого минимума.
Игра наша прекратилась навсегда.
Авторитет мой рухнул в небытие.
Жить же во дворе стало невозможно. В одной из таких драк, мимо моей головы пролетела бутылка, которая только случайно не развалила мою голову.
Месяца через три после начала этого дождя изобилия собрались самые серьёзные дворовые мужики и постановили: Всё, что пришло с фабрики, собрать во дворе и сжечь. Почти все согласились. Остальных припугнули.
Тем дело и кончилось.
Через пару месяцев двор зажил обычной жизнью, подворовывая потихоньку,
но не больше чем этого требовало наше выживание и безопасность фабричных.
Поэтому, когда я в школе в учебниках увидел карикатуры, где толстые буржуи сбрасывают апельсины в реку, а рядом жмутся несчастные,
голодные трудящиеся, то уже хорошо понимал от какой беды спасают рабочих эти предусмотрительные буржуи.
Потому что даже при более мелком масштабе переизбытка товаров, мы чуть не поубивали друг друга.
Я закончил рассказывать.
Елена Васильевна сидела, открыв рот.
Подошёл какой-то студент в очках. Оказалось, что это её муж Саша.
Они смотрели друг на друга влюблёнными глазами.
А мне было весело оттого, что есть такие вот влюблённые супруги, а вокруг
тепло и светит солнышко, а впереди у всех нас ещё долгая и счастливая жизнь.
