Дай говорить мне на живой,
на раненой и ножевой,
на колотой, сквозной и скверной,
дай говорить
на огнестрельной.
И дай сказать хотя бы слово,
на раненой и ножевой,
на колотой, сквозной и скверной,
дай говорить
на огнестрельной.
И дай сказать хотя бы слово,
на цельной, выжившей,
здоровой:
не в кровь изрублена шинель,
а женский в трубке,
в тишине.
Дай говорить мне на таком,
что в сердце храм
и в горле ком.
Чтоб вечности внимать впервые,
дай говорить
про век
навылет.
И дай забыть:
надрыв, насквозь.
О важном:
шёпотом и вскользь.
…на перекрученном и птичьем,
на зове летних электричек.
А в привокзальный гам и звон
дай говорить на грозовом.
Но дай промолвить на обычном,
без молний,
тихим, безъязычным,
вне всяких абонентских зон,
гудков, сигналов, перекличек.
Дай говорить под звукоряд,
чтоб в ритм, и в бит, и чтоб не зря.
Быть треком модным, современным,
дай по сети вершиться мемом,
но говорить о сокровенном,
о чём вообще
не говорят.
Дай, когда надо замолчать,
таить наречья по ночам,
запрятать голос среди спящих,
убрать глаголы в долгий ящик.
Но дай мне вовремя начать –
бессонным, хриплым,
настоящим.
Дай говорить мне нараспев,
где умолкает боль и нерв,
дай моей песне девять шансов,
быть пляской бешеной, шаманской.
Где вдоль реки звенит там-там:
не пеклом губ, не пеплом рта,
но тетивой, что отлетела,
дай говорить теплом
и телом.
Стрелой, что не остановить.
Дай говорить.
