Дорога предо мной лежит,
нет, не дорога, вся поверхность мира,
И мне ее не исходить за срок, который мне отпущен.
Имей я миллиарды ног, и сотни глаз, сердец мильоны,
нет, не дорога, вся поверхность мира,
И мне ее не исходить за срок, который мне отпущен.
Имей я миллиарды ног, и сотни глаз, сердец мильоны,
устал бы от просторов мира? Его морей и океанов?
Но нет мне проку от безбрежной шири,
распластавшейся по всем ветрам.
Я внутрь себя гляжу, туда где взором мне объять
возможно то, что не изведать шествием по миру.
Устало око, все тропинки мира ведут нас из надежды
в утомленье, очарованье вытесняя суетой. И я пустой
от горестных скитаний, от поиска любви, что аспидом
приемлет ворох разных ликов, и медленно ползет
в свои и лишь себе известные свояси.
Любовью мы назвали сердце человека, надеясь в оном
сердце ангела сыскать. Оно изменчиво, пророк сказал,
и крайне ненадежно. Всё, что любовью мы стараемся
назвать – лишь горстка разноцветных погремушек,
нас убаюкивающих ради сна. А я хочу назвать
любовью отдых, сон у ручья изнеможенного печалью
путника в пустыне, прохладу влаги на губах и теплый
ветерок в сырой ночи, и песнь молитвенную у свечи
в день, когда миров Хозяин наполняет мирозданье
невидимой рекой уюта и тепла.
Я назову любовью слезы отца по детям, тоску его
по их улыбкам и глазам, когда их отобрали у него.
