Лимит исчерпан, больше не пишу,
Не сочиняю, судьбы не вершу.
Не юморю, не плачу, не страдаю,
Не тает снег на восковом лице.
Я за чертой теперь и точно знаю,
Не сочиняю, судьбы не вершу.
Не юморю, не плачу, не страдаю,
Не тает снег на восковом лице.
Я за чертой теперь и точно знаю,
Что ждёт за ней и дальше, там в конце.
Исход простой, вполне закономерный:
Прости мя Боже, душу не отринь!
Кадило и священник правоверный,
Стук молотка, ну вот и всё — \»Аминь!\»
С чем к Господу пришёл? Не знаю сам.
Здесь каждому воздастся по делам.
Грехов полно, мне их не отмолить!
Как с этим жить, вернее — как не жить?
На Высший Суд я призван, что ж теперь,
Не убежишь, не выскользнешь за дверь.
Чего гадать, сейчас всё сам узнаю.
Сижу себе, жду вызова к Нему.
Есть очередь, но правда, не большая,
Не как в ГАИ, у них тут по уму.
Вот ангел — секретарша так гламурна!
И крылья есть, я трогал, за спиной.
\»Вы проходите\»,
Мне она культурно.
А я в ответ:
\»Свободны в выходной?\»
За дверь шагнул — просторный кабинет,
Есть кресло, стол, хозяина лишь нет.
И Голос мягкий, с ноткой укоризны,
Душевно, с теплотой заговорил:
\»Ну, вот и по тебе свершили тризну,
Да не печалься, как сумел прожИл\».
Обыденно всё как — то, очень просто:
\»Ты, Господи, прости уж подлеца,
Но почему — то вспомнился мне остров,
Как в сказке, про Федота, про стрельца\».
\»Сказ про Федота? Знаю я, читал\»,
Ответил он,
\»И автор здесь бывал,
Речь не о том сейчас, вот размышляю..
Нужно ведь наказанье за грехи,
А у тебя их!.. Ладно, ладно, знаю…
Уж лучше бы сидел, писал стихи.
А мне придётся, видишь, с оппонентом,
Беседовать на этот счёт. Претит!
А ты давай, воспользуйся моментом,
Перекуси, всё на столе стоит.
Селектор щёлкнул, слышу диалог:
\»…Ты удивлён, что сам звоню? …Не мог,
И не пыхти, дым не пускай ноздрями,
Я вижу всё, давай — ка без обид…
Какое соглашенье между нами!?..
Ты не того там, не слетел с копыт?
В ответ щелчки и возглас, хрипловатый:
\»Маразмом не страдаю, верь не верь,
Опять, небось, кого — нибудь по блату,
Пристроить хочешь? Нет, закрыта дверь!
Что на земле случилось, не понять,
Я не лукавлю, стольких не принять.
У нас ведь не Москва, не мегаполис,
Нет привилегий, души все равны,
Прописка есть, работа, даже полис,
И нет здесь виноватых без вины.
Тут Голос перебил его и строго:
\»Уймись чуток, нашёл с кем поболтать?
Ты всё — таки беседуешь — то с Богом,
С Создателем, изволь — ка уважать!
Кого пришлю, того возьмёшь без слов,
Грехов на нём висит, за будь здоров!
Но не пропащий, не переусердствуй,
Лет триста помурыжь, чтоб обжилсЯ,
С Лаврентием поселишь по соседству…
Всё и не спорь!… Со Сталиным?… Нельзя!
Они вдвоём в момент затеют смуту.
А как иначе? Кобе ты не брат!
Он с этим экземпляром за минуту,
Построит новый мир иль новый Ад!
Я всё сказал и не груби в ответ,
Не слышать бы тебя ещё сто лет!\»
Связь отключилась, тишина с минуту,
Тяжёлый вздох и Голос (мне опять):
\»Ну что притих, осознаёшь вину — то?
Грехи, сын мой,.. их надо искуплять!\»
И снова секретарша у порога:
\»Прошу, пройдёмте, я вас провожу\».
Мелькнуло в голове, ещё немного
И я ей точно что — то предложу.
А после лифт огромный, как фургон,
И скоростной — мгновенно взял разгон.
Как пуля вниз, в тартарары несётся,
Под горло сердце, холод по спине,
Да что ж такое, мне и здесь неймётся!
\»Здесь был Витёк\» — царапнул на стене.
Из книги старой в памяти картина:
Огромный чан с бурлящим кипятком,
Под ним костёр, дрова, всё чин — по чину,
В воде кипящей грешников битком.
И что с того? Характер юморной,
Подумал, как в общественной парной!
Лифт тормознул, открылись створки двери,
Обыкновенный город предо мной.
Ну, надо же, а я ведь, правда, верил,
Что пишут, говорят про мир иной.
На первый взгляд не страшно и не жутко,
Вдруг двое по бокам, ага — конвой!
Чуть осмотрелся, улучив минутку,
Понятно, ну, конечно же, за мной.
В приёмную зашёл уже один.
Чертовка, на столе пустой графин.
Не женщина, а сущая стервоза,
И на лицо!.. Не выпить столько мне,
Наверно из Е.эР. — в глазах угроза:
\»Ты опоздал, давай — ка в кабинет!\»
Замешкался я чуть, у самой двери,
Пинок под зад — давно так не летал.
Вот паразитка! Пострашнее зверя,
Со стороны взглянул — захохотал.
Вот так смеясь, сметая стульев ряд,
Вкатился в кабинет, под строгий взгляд.
Того, кого не к ночи, вспоминаем,
Иль, нЕ друга к нему послать хотим.
Зачем к нему? Я, собственно, не знаю,
На вид — вполне приличный господин.
Ну, есть копыта, видел. На мгновенье
Мелькнули из — под брюк а — ля Monkey.
Немного, правда портит впечатленье,
Длиннющий хвост, висящий на руке.
Подумал я — когда он раздражён,
Хвостом, как плетью может выгнать вон.
И тут заржал, смех удержать не в силах,
Хотя заметил изумлённый взгляд.
И в нём прочёл, (клиент, похоже, хилый
Свихнулся от испуга, всё же Ад!)
Я отсмеялся, кашлянул смущённо,
Простите, говорю, за срыв такой,
И далее смиренно и покорно:
\»Как величать вас, чёртом, сатан….?\»
Он перебил, поморщившись слегка:
\»Ты здесь теперь прописан на века,
Хозяином зови, мне так удобней,
Да и тебе не осквернять уста.
Позднее всё обсудим поподробней.
Лет эдак через, может быть.. пол.ста\».
В глазах заметив огонёк бунтарства,
Спросил с усмешкой:
\»Что, спешишь куда?
Ты, в общем — то, в приличном государстве,
Для грешников работа есть всегда.
Опять же уйма социальных благ,
Без бюрократства, подписей, бумаг.
Но даже в выходные, как ни странно,
На алкоголь запрет, я с этим строг!
Смутился:
\»Правда, как — то, контрабандно,
Цистерну браги парень приволок.
Конечно, наказали, как сумели,
Ведь он почти опИлся бедный ей.
Теперь вот на куличках, в самом деле,
Фазенда там, у матери моей!
А наказанье, для тебя одно,
Все триста лет писать запрещено!\»
За разговором вспомнилась случайно,
Мне сказка, про работника Балду,
Решил, пока не стоит так нахально
Себя вести, тем более, в Аду.
Писать нельзя! Уговорю чертовку,
Как соблазню — узнаю про грешки.
Ну а потом, пусть пишет под диктовку,
Она мои нескладные стишки.
Прошло полгода, я почти привык,
Нашёл работу, слесарь — газовщик.
По вечерам пью чай у старой вишни,
В своём саду, под тусклым фонарём.
Любимый кот, трагически погибший,
Нашёл меня, теперь мы с ним вдвоём.
За много лет, мне хорошо впервые,
Вы скажете — абсурд, но я так рад,
И что с того, что мы здесь не живые?
А может быть, где жил я, там был Ад!?
