— Привет! Сколько зим?
— Три или четыре.
— Рассказывай, как ты, где? Стихи то пишешь?
— Бывает, печатают даже.
— А какое самое любимое?
— Как говаривал…— Привет! Сколько зим?
— Три или четыре.
— Рассказывай, как ты, где? Стихи то пишешь?
— Бывает, печатают даже.
— А какое самое любимое?
— Как говаривал товарищ Гоген — самое любимое то, которое пишу сейчас. Впрочем, было у меня одно, но его никогда не напечатают. Я его не записал.
— Не понял.
— Мы год назад с коллегами по работе каждое воскресенье ходили в баню.
— Я это уже где-то слышал.
— Неужели… Так вот, был с нами Артур — мужичок лет пятидесяти. И была у него молодая любовница. Но тут Артур решил, что его любят за деньги и, как говорится, бросил зажжённую спичку на мост этих отношений.
— Железный человек, но глупый.
— Был у Артура стерженёк внутри, если решение принято, то всё.
— Я бы так не смог.
— Бросил и бросил, мне то какое дело, но тут на меня что-то нашло, и я начал говорить с ним. В моих словах не было ничего особенного, но я физически ощущал, что они обладают реальной силой. Я стал Богом. Это было великое стихотворение без единой рифмы.
— А что Артур?
— Поехал после бани к любовнице. Я его встретил неделю назад. У него дочь… Три месяца.
— Да ладно!
— Да дорогой, это тот случай, когда стихотворение нельзя прочитать, но можно подержать на руках.
