Не будучи звездой экрана, меняя вещи на ходу,
Жила-была на свете дама, имея всех других в виду.
Ввиду того, что не фартило, а жить хотелось лучше всех –
Носить не кашемир,…Не будучи звездой экрана, меняя вещи на ходу,
Жила-была на свете дама, имея всех других в виду.
Ввиду того, что не фартило, а жить хотелось лучше всех –
Носить не кашемир, а мех, её прозренье посетило:
— Не стоит вкалывать весь год, пытаясь плавить бледный лёд,
А следует наоборот — мужьям устраивать развод.
На счастие её, премного водилось оных в тех краях –
Стройна, красива, длиннонога – её любил и швед, и лях,
Она ж их на вторых ролях держала нарочито строго;
Как только вглубь её чертога, входил какой – то господин,
Поняв, что он пришёл один, вдруг… удалялась, недотрога.
Влюблённый мог томиться вечно, в своём желании перезреть
И всё затем, чтоб лицезреть, как в канделябрах тают свечи,
Затем, сгорая от желанья и оплавляясь воску в такт,
Он, сдерживая восклицание, внезапно ощущал контакт.
О, этот дивный стан богини, призывно втянутый живот,
Нагие перси, словно дыни и чувственно открытый рот!
Стремится в бой аристократ, но тут… являлся ейный брат.
Финита ля, как говорится… она, изобразив испуг,
Летела в двери, точно птица и с братцем оставался «друг».
— Как Вы посмели, как не стыдно! – кричал во гневе «ревизор»,
— Мне очень больно и обидно! Какой позор! — и прочий вздор.
Но, успокоившись немного, позвамши милую сестру,
Брат, поминая всуе Бога, всех приглашал присесть к столу –
Мол, посидим, да потолкуем… о свадьбе, как дела велят,
А гость, качаясь красным буем, им блеял тонко: «Я женат».
Немая сцена — Лебедь Щуку и Рака то же: — Как Вам не…?
— Я всё скажу твоей жене! Пригрела на груди гадюку!
И снова льётся прежний вздор: — Какой позор! Какой позор!!!
Так целый час, порой и боле — чьи белые, того и ход,
А тот, кто пойман на подоле, бывает пущенным в расход.
Потом, сменивши гнев на милость, сестра и брат вопрос цены,
(Учитывая вес вины) такой означат — что не снилось!
Но бедолаге всё до чёрта, ведь, вроде пройдена черта
И совесть давит, как плита, и грань меж будущностью стёрта…
Передаются векселя и отпускают журавля.
Вы спросите: — Ужель не стыдно? Да ей за то гореть в аду!
Но, улыбается, ехидна, и ад имевшая в виду.
Так длилось долго – сколь, не знаю, кружились листья меж дерев —
Пришла пора очередная всем водоёмам, замерев,
Как – будто землю подперев, чертить во льдах: «Поспи, родная».
И вот, в один из оных дней, спокойно предаваясь чтенью,
Она заснула, и пред ней явилось Нечто черной тенью –
Похоже на неё саму, вот только старше и в дыму:
— Вы кто такая? Что за чёрт?!
– Молчи! У нас всего минутка.
И в этом нет ни доли шутки – потом мой образ будет стёрт.
Я — это ты, но только позже и после смерти, потому
Мне бесы надевают вожжи и кожу режут в бахрому.
И эта мука будет длиться до той поры, пока ко мне
Все не сумеют подселиться, кого кидала на земле.
Тогда то и придёт расплата – настанет Страшный Божий Суд,
Мне приговор произнесут, и буду я навек проклята!
Так помни – у тебя три дня на то, чтоб вымолить прощенье,
И да минуем мы огня, и да пройдём мы очищенье…
— Так что же сделать я должна?
– Отдать всё то, что накопила —
В чём скрыта бесовская сила – именье, золото, княжна,
Да отрекись от жития в миру, и постригись в монашки,
С собой возьми лишь две рубашки, всё прочее сожги в золу.
— А как мне знать, что ты не врёшь? — тут дверь в гостиную открылась
И тень мгновенно испарилась, бьёт сердце пульс, а тело дрожь…
«Что это было, или кто? Быть может, попросту — виденье,
Или игра воображенья? О, как всё тело затекло!»
Стекает влага на стекло, неуловимое движенье…
«Умчалась, тенью от плетня — привиделась и улетела.
Я, верно, просто приболела», — так в лету канули три дня…
Скучны, тоскливы вечера — из развлечений только карты,
Да брат, предавшийся азарту — вино, оливы, ветчина…
Всё дольше на небе луна скучающую корчит мину,
Всё ближе хочется к камину, всё меньше света от окна
И старый плед, колени, грея, сползает, падая у ног…
«Как сладко в царствии Морфея!» — но, как набат, звенит звонок.
— Кого несёт в такое время? – с очей спадает пелена:
— Я жду ростовщика – еврея.
— Что ж, отвори ему сама.
— Пойду, открою старику, но будьте, братец начеку.
Спустилась вниз: — Кто там?
— Впустите!
— Кого Вам?
– Вас, мадмуазель.
— Меня?
— Сударыня, спасите — совсем замаяла метель!!!
Открыла двери, на пороге стоит высокий господин:
— Пардон, мадам,- сказал блондин, — прошу, не будьте слишком строги —
Мой конь не выдержал дороги, остался я совсем один.
А посему – не откажите в приюте путнику, молю!
— Да будет так! Я Вам велю – входите, сэр, в мою обитель!
«Ещё один «благотворитель» — подрежу крылья журавлю»…
Всё, как всегда – бокал глинтвейна, гость отогрелся и обмяк, —
«Типичный джентльмен – тюфяк…»
— Я возвращусь через мгновенье, —
Произнесла, исчезнув, фея, оставив гостя у камина;
Смешенье горных трав и тмина, пьянящий аромат шалфея
И запах роз на стылых стёклах, которые нам слепят вежды
И, щурясь, мы таим надежды, летя во огненное сопло…
Уж скоро полночь, тает вечер, вино с бутыли испарясь,
В крови пришельца растворясь, на миг лишило дара речи;
Пред ним прекрасное виденье – прообраз чистой красоты!
Здесь гость лишился немоты: «Когда б ни свыше Провиденье…»
— Сударыня, я восхищён! Таких, как Вы родит лишь небо!
— Вы были там?
— Нет, Там я не был… (такой возможности лишён).
И всё же прав был друг Ваал* – и на луне бывают пятна.
— Вы говорите непонятно.
— Я говорю – мой друг не врал,
Когда твердил, что Вы прекрасны, но телом лишь — душа погрязла.
— Да как Вы смеете, подлец?! Я тотчас позову прислугу!
— Ужель откажете Вы «другу» напиться страсти, наконец? –
Спросил с насмешкой джентльмен, чертя по воздуху знамение, —
Я Вас хочу, но тем не менее, нельзя ли обойтись без сцен?
Пусть прозвучит и непристойно – я обязательно Вам вду…
— Что Вы имеете…
— Спокойно! Что я имею – то ввиду.
И вспыхнул свет, и мир исчез.
— Кто Вы такой?! Пошли Вы к чёрту! Где брат мой?
— Он, простите, мертвый,… а я и есть тот самый бес…
Я многих повидал людей, я демон похоти и страсти.
Перечить мне не в Вашей власти. Я враг любви, я Асмодей*!
Ещё я враг семейных пар, Вы скоро убедитесь в этом –
Стоит на кассе за билетом мой лучший друг и брат Зепар*.
И прежде, чем в Молебольдже* душонке оказаться Вашей,
Придут, один другого краше, те, кто платили Вам уже…
Она ж, не в силах произнесть не то, что слова – даже звука,
Застыла – руку не поднесть; стоит – безмолвна и безрука…
И вскоре, на её беду, премного духов бестелесых
Чужих мужей собралось, бесов и ейный брат в шестом ряду…
Кипят котлы и грешных души там плавят, словно целлофан,
И стынет кровь, и режет уши, и улыбается Ксафан*…
Будильник… мокрая пижама… я словно побывал в аду,
Где бесы, на свою беду, пытались съесть ребро Адама.
Едва ль сгодится на еду та, что имела всех в виду…
Примечания:
Асмодей – демон страсти, похоти.
Ваал – демон вероломства и обмана.
Зепар – демон, доводящий женщин до безумия.
Ксафан – демон, разводящий костры в аду.
Малебольдже – восьмой круг ада, предназначенный для хитрецов и мошенников.
—
