Дети мои- все в крови, смеются;
Развёрстым восхищением
Проецирую в рваные грудца
Истерику своего всепрощения:
Боже! Вельможно разреши стаять
Развёрстым восхищением
Проецирую в рваные грудца
Истерику своего всепрощения:
Боже! Вельможно разреши стаять
Им, и тревожно стих
Чтоб последний пальчик в этой стае,
Копошащейся мягко-
Прости-
Их.
Упали поцелуями в мать, увязли
Губами в мертвом виске-
Теплые, сытные ясли
В крови и молоке.
ВскиНутые бедра. Иным окропиться
Не дай мне, спящая Мати,
Их подкованные копытца
Так часто- стигматы.
Весёлым движением руки-
Расплескали кожу её век-
Попытка вплавить в рваные грудца
Слепым отразившийся свет.
Иным окропиться не дай, покойно
Поздняя радость рождения- эхо,
Ведь мир, мир- это больно,
И кончим на этом теологию смеха.
Дети мои- все в крови, без оскала
Смеются, Богоматерь сама
Изрезала грудь, чтобы лукаво
Они причащали меня с ума.
Ветер ломает горячие плечи
Ливня вырванные из суставов тучи.
«Ведь нам так легче, двоим калечным?
Милый, калечным, нам так лучше?»
«Да, милая, нам совсем безгрешно,
И даже надо не думать вовсе-
Сегодня всё кончилось хрупко и нежно.
А завтра? Кто знает, готовься.
Пьяная кровь не терпит застоя,
Отхвати же от меня кусок побогаче,
Если и завтра явишься тою,
У которой я не потребую сдачи».
