Мы умрём в подворотнях и грязных подвалах,
И это неважно, на самом-то деле,
Мы так же порочны, как сотня давалок:
Кто только не бы;л в нашем ношенном теле.
Мы…Мы умрём в подворотнях и грязных подвалах,
И это неважно, на самом-то деле,
Мы так же порочны, как сотня давалок:
Кто только не бы;л в нашем ношенном теле.
Мы умрём на асфальте в глухих переулках —
Хоть это и страшно, но вовсе не больно.
Бродить по души тайникам-закоулкам
Бывает порой ну совсем не «прикольно».
Но так не бывает, чтоб сердце болело,
Когда убиваешь в фонтане котёнка;
Ведь так не бывает, что ты из-за гнева
Плутаешь как будто в каких-то потёмках.
Я даже не знаю, чего же ты хочешь,
Когда мы с тобой тонем в луже из кокса,
Когда мы с тобой тёмной лунною ночью
Сажаем цветы под названием флоксы.
А мы же сегодня опять не проснулись!
Я как-то забыл рассказать вам об этом.
Но вы бы от смеха, клянусь, захлебнулись,
Чем не огорчили бы злого поэта.
И небо вертели столбом вы фонарным,
Когда я упал рожей в гравий и плакал:
Давленьем крутило меня коронарным,
А кости мои вы бросали собакам.
Я умру под столбом, захлебнувшийся горем.
Надели на рожу мне грубо намордник:
Я больно кусался. Давайте поспорим,
Что этот четверг в самом деле не вторник.
И лето ушло. Перевёрнута осень.
Иду я по небу, срывая листочки.
Мы – я и природа – сердечно попросим
Вас ставить в конце предложения точки.
****
Нам больше не надо в конце переходов
Стрелять сигареты, курить и смеяться.
Куренье – убийца? Да мы год за годом
Никак не устанем подохнуть пытаться…
А если мы сможем достать вдруг до неба,
То пальцы сожжём в солнца праведном свете.
Я тоже, признаться, ни разу там не был,
Хоть все мы, по сути-то, «Божие дети».
Одни на планете в искусственном мире,
Который создали богам на потеху.
Ведём передачи в прямом мы эфире,
Который основан на плотских утехах.
И осень смеётся, смотря вверх ногами
На наши потуги найти в ней ответы.
Мы всю нашу тупость прикрыли богами
И ждём лишь, когда вновь наступит здесь лето.
И лето приходит. А что изменилось?
Жара нам расплавила мозга остатки,
И жизнь оттого в чёрти-что превратилась,
Ссылаясь на наши с тобой недостатки.
Я умру под столбом, корчась в адовых муках,
И если ты хочешь, то пнуть меня можешь.
Нас вяжет здесь всех круговая порука,
Хоть мы друг на друга совсем не похожи.
Ты думал, что пнув, точно плюнешь мне в душу.
Но я усмехаюсь, ведь как-то не важно,
Чей смертью своею покой я нарушу:
Здесь каждый второй – неприлично продажный.
Я мог бы скакать, награждая пинками
Прохожих в округе, в злодея играя:
Но я своё сердце сжимаю руками,
Пытаясь схватить хоть крупиночку рая.
Я просто устал быть всё время в сраженьи…
Но жизнь-то – борьба, так зачем же я ною?
Ведь я не привык в ней терпеть пораженье:
Я снова в строю. И я снова доволен.
Я сжал в кулаке сердце в чёрных заплатках,
И кровь потекла на асфальт запылённый.
Я чиркну пером вам заметку в тетрадках:
«Чтоб в небо лететь, нужно быть окрылённым».
А осень вскрывалась на крышах и в трубах.
Из труб осень вытащить – наша задача.
И если я ей покажусь вдруг не грубым,
Тогда мне опять улыбнулась удача.
Я умру под столбом, но на утро воскресну.
И может быть, небо тогда повернётся.
Оно ведь, ну если тебе интересно,
Над нами теперь каждодневно смеётся.
Перевёрнута осень – её вверх ногами
Держал я с ухмылкой над лужею-небом.
Она защищалась своими богами,
О, где бы богов раздобыть бы нам…Где бы?
И в общем, не важно, в какой мы клоаке,
Пока ещё можем мы небо увидеть.
Ты сам должен выбрать, участвуя в драке,
Кого здесь любить, а кого ненавидеть.
А хочешь, отдам я тебе свои вены?
Вколи в них наркотик, порежь их ножами,
Но только вали ты из этого плена,
Который для нас основали скрижали.
Перевёрнута осень. Весь мир наизнанку.
Шагаю по небу походкой для марша.
А кто у руля? Он вращает баранку:
Колёса шуршат по кровавому фаршу.
Я плюну с высотки на лица прохожих,
И может, тогда все посмотрят на небо,
В котором увяз я, на них не похожий,
Хотя никогда там, признаться, и не был.
Забудь обо всём, что тебе говорю я,
И я непременно вернусь вновь куплетом.
Ведь всё в этом мире безмерно люблю я —
Да, это слова страшно злого поэта.
