есенинской псиной, блоковским фонарем
бродской подушкой, пушкинским канделябром,
я прикипел к тебе так, что едва ли вдвоём оторвём,
потому что оба ослабли;
бродской подушкой, пушкинским канделябром,
я прикипел к тебе так, что едва ли вдвоём оторвём,
потому что оба ослабли;
не смею прогнать Иосифа слог,
пусть смеётся Маяковский в углу,
я сам себе сейчас пишу некролог,
превращая стихи в золу.
с ахматовской перчаткой, цветаевской тоской,
с лошадкой Агнии Барто,
я стою с протянутой лермонтовской рукой
и воздух ловлю ртом.
мандельштамовским дёгтем, губановским мелом,
вознесенским шёпотом, высоцким рёвом,
я тебя вопрошаю: «как ты посмела
во сне мне явиться снова?..»
есенинской псиной бегу по твоему двору,
блоковским фонарём освещаю я твой же двор,
и даже если я завтра умру,
следующий поэт
продолжит разговор.
