Автобус — старенький, с облупившейся краской, подъезжал неспешно. Я порядочно вымок к этому времени. В салоне сидела лишь одна женщина, лет сорока пяти, в очках, лосинах и модной кожаной куртке. Она не…Автобус — старенький, с облупившейся краской, подъезжал неспешно. Я порядочно вымок к этому времени. В салоне сидела лишь одна женщина, лет сорока пяти, в очках, лосинах и модной кожаной куртке. Она не утратила своей красоты, несмотря на возраст. Женщина звонила по телефону, говорила что-то. Её не слышали, но она, смеясь, повторяла одну и ту же фразу. Мне понравилось её добродушие.
В автобусе было грязно и бедновато, однако, из динамиков играла спокойная музыка. Знаете: этакая испанская гитара. Мне нравятся многие вещи, что играются на ней. Где-то близко был Дали.
Я вспомнил девчонок. Знакомых. И ту, что любил. Её звали не Настя: «Ночь. Я засыпаю, обнимая подушку, говорю ей «спокойной ночи» и целую её. Мне тринадцать лет. Я не смог рассказать о своих чувствах ей тогда. Она — высокая блондинка, с глубокими голубыми глазами, с жёлтыми прожилками. Мне она казалась прекрасной и милой. Возвышенной, сошедшей сюда с неба. Я любил ровным счётом всё, что было связано с ней: её привычки, вкусы, места, музыку. А потом всё прошло. Закончилось.»
Автобус ворвался в гулкое осеннее утро. Я спешил в никуда. Прелесть утра смазывалась из-за неважных мелочей. Мечта поэта проносилась в сером стекле. Нежно-жёлтое солнце уже взошло довольно высоко. Оно было тёплым поцелуем уходящего лета. Было нестерпимо глупо торопиться туда, где я подчинялся другим. Там мои взгляды виделись ложью и вздором.
Я чувствовал близкое, незримое присутствие Дали.
«…Ты не задумывался над тем, что каждый из нас — белый солдат, улыбающийся среди бесконечной войны? И в этой простой, грубоватой, мужской улыбке — вся теплота и счастье, что только есть на свете. Утреннее прекрасное солнце — это она, твоя улыбка. Отражение. Мир полон мелочей и всецело зависит от тебя. Их — Дали обвёл глазами пространство — не раздирают противоречия. Даже вражды между ними нет. Они просто знают своё.
А ты знавал людей? — спросил Дали и тут же ответил сам себе — Нет. Ты знаешь их маски и роли в этой бесконечной пьесе. Человек становится человеком, лишь наедине с собой или с другом. Векторы вокруг тебя даже не говорят, ибо говорить — излагать свои мысли, а не рассказывать сказку, милую твоему собеседнику. Разговоры о погоде, здоровье и делах — сладкая чушь, скучная тебе и остальным. «Просто, так надо», «так принято».
Улавливаешь? Всё вдруг, в одночасье стало «просто», не так ли?
Слово не может быть простым. Это великое заблуждение. Они, векторы, стали раскидываться словами направо и налево, поэтому речь утратила былую цену. Великие слова cтали обыденностью и примитивностью….»
Я даже перестал думать, что опаздываю куда-то.
