Пару дней назад в разговоре о «превратностях судьбы» книг вспомнила Майю Марковну Потапову, добрейшего и умнейшего человека, которого знала половина интеллигентных жителей города. Вот-вот, через месяц,…Пару дней назад в разговоре о «превратностях судьбы» книг вспомнила Майю Марковну Потапову, добрейшего и умнейшего человека, которого знала половина интеллигентных жителей города. Вот-вот, через месяц, будет семь лет, как ее не стало….
Майя Марковна была библиотекарем одной из старых киевских библиотек – Библиотеки искусств, когда-то базировавшейся на ул. Юрия Коцюбинского, сегодня, возможно, все еще живой на БЖ – то есть, ул. Большая Житомирская, 4. Библиотека искусств была отдушиной в «царстве серости». Давненько я там была, после ухода Майи Марковны один раз! Тяжеловато было заходить и не видеть ее там за работой, не слышать ее голос… . О ней, Майе Марковне прекрасно написал как-то историк Киева Михаил Кальницкий в своем эссе-воспоминаниях в ЖЖ, посвятив ей в дань памяти об усопшей накануне похорон : http:// mik-kiev.livejournal.com/14204.html?thread=115068 .
Боже мой, кого только я не встречала в этой библиотеке! Половину киевских художников еще старого поколения и молодых Лену Придувалову, Митю Вайсберга, Алексея Аполлонова, тогда еще начинающих, часто – еще учащихся или студентов Художественной десятилетки или Художественного института, ныне Национальной Академии изобразительных искусств и архитектуры. Там я увидела и познакомилась с Семеном Капланом http://
jew-observer.com/kultura/camuil-kaplan-xudozhnik-iz-kieva , художником, которого я тогда очень любила, незадолго до его отъезда в США. Там киевская молодая поэтесса и художница Юлия Кисина, ныне живущая в Германии, выставляла свои работы и читала нам свои неординарные концептуальные стихи http:// www.berlin-ru.net/news2013-07-14.php .
Там бывали вечера поэзии киевского творческого объединения поэтов ЦИКРА (Цех Искусств Конструктивного РеАвангарда), одним из идеологов которого был Сережа Муценко, живущий с начала 90-х в Афинах http:/ /www.stihi.ru/avtor/moutsenko , а также – Стас Михновский http:// www.netslova.ru/mihnovsky – один из инициаторов создания творческой группы \»ЦИКРА\». в 1987 году в Киеве. Помимо Муценко и Михновского в группу входили авторы: Лена-Мария (Бойко) (Канада), Евгений Поспелов-Попов (Москва), безвременно ушедший Игорь Мовчан, барышню по кличке Собака и еще дону — Черепаха… .
Там, в Библиотеке Искусств читал свои обалденные стихи, полные нецензурной лексики, но от этого не ставшие хуже, поэт «контркультурщик» Тарас Липольц http:// samlib.ru/g/golowan_a_p/taraslipoltz.shtml и стильный чувак в высоченных желтых «ковбойских» сапогах Рыжий Яшка, приехавший из Швеции, тоже контркултура.
Тарас был колоритной личностью, чаще под кайфом, но в сознании, с грязными ногтями и волосами торчком. Мы познакомились с ним в поэтической студии Юрия Петренко, украинского поэта-официозника, но абсолютно лояльного к творчеству молодых «революционеров». Тарас меня побаивался, так как был еще очень молодым, а я была чуть ли ни самым старшим членом студии, и называл меня «предводительша» всех тех молодых поэтов, кто не причислял себя к «контркультуре». Тарас только прикидывался неучем. На самом деле он вырос в образованной семье, и последние годы жизни работал редактором в газете. А контркультура была позой….
Мы все шатались по городу, переходя из кофейни в кофейню, встречались то на квартире Муценко, то у Игоря Мовчана, то в какой-то столовой на Оболони – и там тоже читали стихи. Помню творческий вечер Стаса Михновского в каком-то подвале на Б. Шевченко. Стас, тогда, кажется еще школьник, в зеленом велюровом пиджаке, в красных перчатках читает свои чудесные стихи. Аудитория в восторге. Потом все опять идем в кафешку на Крещатике..
Мне было аж 37 лет (! :)), когда я встретилась там, в студии с такими незаурядными творческими личностями, как Алексей Александров, Женя Вишневский, Саша Дирдовский, Саша Малый, Виктор Бакс-Недоступ, Андрей Курков, Лена-Мария, Стас Михновский, Игорь Мовчан, Раф Левчин, Вадик Гройсман, Саша Карабчиевский, Сережа Тихий, и многие другие. В студию меня привел, правда, друг постарше – киевский поэт Виктор Глущенко. Было там несколько членов студии почти одного со мною возраста. Но они были настолько ретроградских взглядов, что вскоре покинули студию.
С Тарасом Липольцем мы находились «по разные стороны баррикад», часто жутко спорили, т.к. он был по всем параметрам антиподом всех вышеперечисленных членов студии, которых я защищала от нападок всяких «дам в крепдышинах и кремпленах», плотно обтягивающих партийно-гэбэшные груди.
Дамы эти здорово третировали ребят, писали отчеты в «серый домик» на Владимирской. И студию разгоняли. И мы отыскивали новое пристанище – из бывшего музея Ленина, ныне Педагогического перебирались в Дом Ученых, потом какую-то библиотеку напротив Оперного театра. Помню, даже встречались в деревянном домике с резными наличниками Водоканала на Набережном шоссе. Но там студию вел уже Андрей Чернов, бывший редактор поэтического отдела ж. «Радуга». Поговаривают, что все эти творческие студии были проектами КГБ. И все кураторы студий отчитывались им. Все возможно. Так легче было отслеживать бунтовщиков и националистов…
Помню один поэтический вечер на сцене в зале Дома ученых и этих «дам в крепдышинах и кремпленах» в задних рядах, и отчаянных контркультурщиков – совсем юных мальчишек, читавших свои стихи. И Липольца…. Потом их всех здорово таскали, а кое-кто из них просто исчез. Может быть, были провокаторами. Такое тоже не исключалось. Среди перечисленных мною студийцев один такой был, в чем я уверена на 100 % . Меня предупредила моя бывшая преподаватель, т.к. он был когда-то ее студентом. Но кто бы мог заподозрить в очень смелом и явно талантливом авторе такое?!
Но сейчас не о нем. Как-то, встретив меня с дочерью, Тарас пригласил на свой творческий вечер к Майе Марковне в библиотеку, предупредив о том, что стихи будут «не для ребенка». Наталье было лет 15, но я рискнула ее взять с собой. В конце концов, это был уникальный момент, когда она, девочка сама творческая, могла услышать острые, злые и очень талантливые стихи Тараса. Она очень любила слушать стихи ЦИКРы, главы книги Александрова, которые он читал то в театре КОЛЕСО, то в студии. Кстати, в КОЛЕСЕ читался и Раф Левчин, и многие другие. Все имена уже и не вспомню….
…Мне же хочется рассказать об одном незначительном эпизоде знакомства с Майей Марковной. Тогда, в начале восьмидесятых, еще до встречи со всей этой творческой кампанией, я работала переводчиком в Киевском Институте автоматики (КИА – не корейская фирма), что на ул. Нагорная, 22, и, возвращаясь после работы домой по ул. Мануильского, заглядывала в библиотечный коллектор, чтобы помочь Майе Марковне разбирать и сортировать новые поступления в фонды библиотеки в доме, где сейчас располагается Нотариальная контора Шевченковского р-на. Книголюбы меня поймут – порыться в книгах, подержать в руках том новой книги, да еще по искусству и каким-то образом помочь человеку, которого ты уважаешь – дело святое.
Тем более, что я иногда помогала сотрудникам в БАНе – Библиотеке Академии наук, что слева от красного корпуса Университета. Там, в одном из отделов, формировавшем фонды, работала моя бывшая сотрудница и приятельница по КИА Тамара Шкуринская. Я грешным делом устроила ее, уже безработную, в эту библиотеку, сама не знаю, как. Дело в том, что я регулярно работала в БАНе, в отделе, где хранились издания патентных ведомств со всего мира, а я была не просто переводчиком, а переводчиком-патентоведом, настоящим, с дипломом московского Центрального Института патентоведения (ЦИП). Диплом писала и защитила по переводу…. В БАНе был отдел обработки книг по искусству на иностранных языках. Заведующая отделом часто обращалась ко мне с просьбой помочь им сделать описания книг, поступивших на обработку.
Чего там только не было! Мне до сих пор памятна многотомная Encyclopedia of the American Fine Arts History. Ничего подобного ни до, ни после я не встречала! И когда я попыталась заказать на абонемент ее тома для лучшего ознакомления, то получила ответ, что в фондах такое издание не числится! Куда они делись, эти толстые тома, одному Богу известно….
Дело в том, что в БАНе был, так называемый, Отдел Эстампов, темноватый зальчик архивов для книг и альбомов на иностранных языках, под самой крышей здания библиотеки. По коридору напротив, был отдел патентной литературы. И когда я одуревала от листания патентных журналов, я перебиралась в тот зальчик с картотекой, которую вела для себя. Я, конечно, могла это себе позволить только в случаях, когда работала одна, без непосредственного начальства и сотрудников.
Библиотекари этого Отдела Эстампов уже подумывали, что я пишу диссертацию, так тщательно я перерывала их хранилище. Но той энциклопедии, как и не было. И об американском искусстве негде было толком ничего почитать, кроме как о Рокуэлле Кенте. Может быть, Энциклопедию передали в тогдашний Художественный институт. Но на английском языке ею могли там пользоваться считанные люди. Декан факультета искусствоведения мне жаловался на отсутствие искусствоведов, владеющих иностранными языками, и предлагал поступить сразу на третий курс как человеку с высшим гуманитарным образованием. Но … злокозненный первый отдел, т.е. ГБ не отпустил! Мне отказали в рекомендации и … направили в Московский ЦИП, «по профилю работы».
Я как-то поделилась с Майей Марковной «опытом работы» в Отделе Эстампов и получила предложение помочь ей с книгами по искусству на иностранных языках. И вот в один прекрасный день я беру из стопки альбомов и папок один большущий альбом, открываю и … начинаю хохотать. Я держу в руках альбом-папку венгерского художника Рипл Ронаи, некогда бывший моим! Где-то я нахожу даже свой экслибрис и показываю Майе Марковне.
— Боже, каким образом? Но мы его купили, — поспешно говорит она.
— Да-да, конечно. Муж его сдал в букинкнигу, когда дети были маленькими и не за что было купить обувку на зиму. Были такие тяжелые времена….
— Какой ужас! Но я не могу, понимаешь, не могу отдать его тебе! – говорит она в отчаянии. – Это уже собственность государства. Если бы я его не провела по кассе, я бы заложила свои деньги и подарила бы его тебе.
— Какой ужас, какой ужас, — продолжала в отчаянии повторять она. — Прямо кошмар какой-то…..
Альбом этот на венгерском языке я купила в Минске, в ноябре 1972 г. Помню день, — 3 ноября. Меня поразил художник, имя которого мне ничего не говорило. В БАНе я познакомилась и с Дали, и с Пикассо, со всеми импрессионистами, которых я уже знала и любила по Эрмитажу и Пушкинскому музею на Волхонке. В этом Отделе Эстампов мне давали в руки уникальные антикварные издания графики великих мастеров Кватроченто, и художников конца 19 – нач. 20 вв. Все, кроме американской Энциклопедии искусств!
Но вернемся к злосчастному альбому. Я со школьной и инязовской подружкой Лилькой поехала в экскурсию по Белоруссии, Литве, Латвии, России автобусом от Института Автоматики. Лилька была на грани развода с мужем и вовсю флиртовала с парнем, который пригласил меня в их группу, так как в автобусе были свободные места. А я неожиданно познакомилась с моим будущим мужем, о чем и не задумывалась ни на минутку. Со мной еще была моя младшая сестра, еще много знакомых по Институту автоматики. Я не люблю афишировать свои отношения. Но так получилось.
Альбом был большой, тяжелый в картонном «кейсе» и мой будущий муж донес его через весь Минск до автобуса…. А через много лет и до букиниста, не сказав мне ни слова. Он почему-то решил, что мне он больше не пригодится после рождения двух дочерей.
О, как он ошибался! Старшей дочери я передала свою страстную любовь к искусству, да и к поэзии. И альбом был бы сегодня очень даже кстати искусствоведу. Тем более, что мне так больше никогда и не попалось ничего подобного о творчестве Рипл Ронаи.
При виде меня Майя Марковна еще долго качала головой и поговаривала : — Но ты ведь меня понимаешь. Я не могу…. И мне становилось неловко. И я все реже стала заходить, чтобы она не переживала.
Прошли годы. Я вновь зашла в библиотеку. Майя Марковна смутно вспомнила меня. Шутка ли, столько людей прошло перед ее глазами. Они уже переехали с улицы Коцюбинского на БЖ. И я стала вновь что-то там читать и брать домой, и посещала всякие культурные мероприятия. Там я познакомилась во время какого-то чтения с Дмитрием Стусом, сыном любимого украинского поэта Васыля Стуса. Там читал свои стихи очень необычный поэт Славик Рассыпаев. Там я слушала стихи уже очень пожилого автора Марлены Рахлиной, сестры известного пианиста Натана Рахлина, жившего некогда с нами в одном парадном по Михайловскому переулку, д. 9, и матери правозащитника Евгения Захарова, харьковчанина. И с великолепным украинским переводчиком французских авторов и издателем Олегом Жупанским….
Спасибо, дорогая Майя Марковна за все эти встречи. Светлая Вам память….
