Через две недели он сказал что любит вас.
Двадцатая осень, стрелки бежали медленно.
Стояли, прижавшись, не отводя друг от друга глаз,
И понимали что все потеряно.
Двадцатая осень, стрелки бежали медленно.
Стояли, прижавшись, не отводя друг от друга глаз,
И понимали что все потеряно.
Больше не будет поездов, слов, ожиданий,
Не будет ничего, винограда и сыра,
На смотровой площадке московской, свиданий
не будет. Ведь все прогорело, остыло.
Не будет больше театров, прогулок
по тихой Москве, между старых домов.
Мы больше не выйдем на тот переулок,
Где можно понять все по взгляду, без слов.
Не будет экскурсий ночных, вина возле дома,
наигранной романтики, или же откровенностей
друг другу. В тебе все кажется незнакомым
или же просто безынтересным.
Не будет больше сказок на ночь.
Сказок про вечное, про семью, про нерушимое.
Наше вечное- со скалы- навзничь.
Твое \»люблю\» звучало еле слышимо.
Не будет ночных лебедей и рассказов;
пруды Патриаршие, спешка, трамвай.
Забуду не скоро, и точно не сразу.
И ты, уж пожалуйста, не вспоминай.
