Мой корабль заходит в гавань; он устал и немного болен
(если жечь костер прямо в трюме, то на это не хватит бревен).
Пахнет шкафом на старой кухне: соль и перец, корица, лавр.
(если жечь костер прямо в трюме, то на это не хватит бревен).
Пахнет шкафом на старой кухне: соль и перец, корица, лавр.
Если жить так еще неделю, я, наверное, брошусь за борт.
В окружении волн и ветров, посреди неживых туманов
Можно жить, притворяясь самым совершеннейшим капитаном.
Это лучше, приятней, проще – капитаны не ждут ответа,
Зато можно ругаться матом и бабахать из пистолета.
С корабля не отправить писем – почтальоны утонут в море
И, мне кажется, вслед за ними и мы тоже утонем вскоре.
Наблюдать, как по водной глади расползается злое солнце
И смотреть на огни причала.
…возвращаемся.
А вернемся?
Это трудно — пришвартоваться и впервые сойти на берег
И проставить в журнале годы, когда не было сил и денег.
И поправить очки бездумно, сдвинуть их в неприличном жесте —
Что же, здравствуй, землица-суша; наконец-то мы снова вместе.
А в каюте пылятся письма (в нижнем ящике секретера).
Даты меряются годами, в каждой строчке – судьба и вера:
«Просто плюньте с разбегу в море и повесьте меня на рее.
Я люблю тебя, моя Дженни.
Приезжай скорее»
