И нет ничего сейчас, кроме этой ночи,
качающейся на рессорах в безвестном пути,
точно обоз неприкаянный; впрочем,
есть цепочка ещё, серебрящаяся на груди.
И…И нет ничего сейчас, кроме этой ночи,
качающейся на рессорах в безвестном пути,
точно обоз неприкаянный; впрочем,
есть цепочка ещё, серебрящаяся на груди.
И угол стены, наискось освещённый
бледным серпом, родившимся за окном.
Есть тень листвы полуночников-клёнов,
точно тысяча сторожей, окруживших дом.
Обоз тот бесхозный, с лошадью, да без возницы, —
меж двух параллельно лежащих холмов, —
колёсами бьётся о камни, бурьяном влачится,
лишь потому, что грузом на нём – любовь.
Скрипит он, клонясь до земли, отчаянья полный,
а всё потому, что бедовое в жизни постиг,
и потому, что прибрежные гулкие простынь волны
пророчат ему кончину и бесконечность в миг.
Тишина. И, кажется, в целом свете
лучше этой бродяжьей тиши ничего не найти.
Только шорох ресниц, подёрнутых слёзным ветром,
и цепочка, как змейка, ползёт в ложбинку груди.
2012 г.
