Захныкал март на наше горе.
Разверзлись хляби между ног.
Я, бултыхаясь в физрастворе,
бродил отчизной, одинок.
Стремал себя — мол, было хуже
Разверзлись хляби между ног.
Я, бултыхаясь в физрастворе,
бродил отчизной, одинок.
Стремал себя — мол, было хуже
в совсем тринадцатом году.
На берегу студёной лужи
тебя я встретил на ходу.
Ты жалась в шарф. Да шубь овечья
спасала твой приметный бюст.
Я молвил, слов не изувеча,
о чашке кофе из робуст.
Не проявив упрямства мула
и дикой робости шиншилл,
ты согласительно кивнула.
А дальше — проще, я решил.
И впрямь. Пивко пошло под воблик.
Графин слезы под сала шмать.
И был закат в ошмётках облак.
И продолжение в кровать.
Лежали, выжаты азартом,
как с первобытною Ван Гог.
Так отбродил своё по мартам
я неприкаян-одинок.
