Дежавю…
— Свои стихи берешь ты
откуда? — спросит друг.
— Боюсь, что не поймешь ты, —
отвечу я не вдруг.
Как объяснить…Дежавю…
— Свои стихи берешь ты
откуда? — спросит друг.
— Боюсь, что не поймешь ты, —
отвечу я не вдруг.
Как объяснить томленье,
возникшее внутри?
И легкое движенье
волшебного драпри?
И тонкое звучанье
нетронутой струны?
И мудрое молчанье
немеркнущей Луны?
Когда проснется сердце,
задав рабочий ритм,
откроется и дверца
для долгожданных рифм.
В моих стихотвореньях
всегда такой настрой,
какие настроенья
довлеют над душой.
В них радость временами,
а временами грусть.
Ну только между нами:
пусть они будут… пусть…
………………………….
Когда мне так хреново
и тягостно душе,
себя я вижу снова
на третьем этаже
на Ладожской. В окошко
трезвонит мне трамвай —
мол, потерпи немножко,
держись… не унывай!
Стою, сложив ладони,
полуприкрыв глаза.
Трамвай же все трезвонит,
врубает тормоза.
Он мне напоминает
обычный свой маршрут
и словно приглашает
в Лефортово махнуть.
Я в этот парк чудесный
сто раз пешком ходил.
День будний и воскресный
с утра там проводил.
Беседовал я с Клио
в тени его аллей.
Журчал неторопливо
фонтан ее речей.
Мне интересно было
в струю эпох нырять.
Мне Клио не забыла
совет полезный дать:
— Ты без боязни душу
стихами раскрывай.
Почаще сердце слушать
свое не забывай.
Но помни… что сегодня
изложишь ты в стихах,
уж волею Господней
свершалося в веках…
Елоховского храма
мне слышен перезвон.
Народ к нему упрямо
течет со всех сторон.
От звуков колокольных
стекло окна дрожит.
Им в резонанс невольно
будильник дребезжит.
На дверь смотрю тревожно.
Ну кто же там такой
к звоночку осторожно
все тянется рукой?
Вот-вот звоночек звякнет
в квартиру тридцать три.
И вновь душа обмякнет,
что там ни говори…
Я крикну: \»Дверь открыта!
Не заперто! Входи!\»
……………………………..
Ничто не позабыто.
Звенит звонок в груди…
Три слова…
Какие добрые три слова –
Просить… Прощать… Благодарить…
Не устаю их повторить
на склоне жизни своей снова.
Но кто мне скажет, почему
с ночной завьюженной выси
слова слышны мне одному:
Не верь… Не бойся… Не проси…
В них жизни лагерной основа.
Я в детство расчищаю след
к порогу дедовского крова
и слышу матерных три слова,
без них не изъяснялся дед.
Я сам с них начал говорить
и в этой лексике раскован.
Когда бывает мне хреново,
я не стыжусь их повторить.
Я в жизни избегал хитрить,
с людьми общался без уловок.
Я помнил добрые три слова –
Просить… Прощать… Благодарить…
Мой ответ Однокласснице…
Милая Одноклассница спросила,
прочитав мои «Три слова»:
— Тебе сейчас хреново? Почему?
Я попытался ей ответить…
Понимаешь, все… что было близко…
почему-то стало далеко.
До родных могильных обелисков
мне дойти лишь мысленно легко.
Метроном в ушах стучит сильнее
и быстрее, кажется, стучит.
Почему мне прошлое роднее,
ведь о чем-то это говорит…
Слышу шепот чей-то издалека.
Вижу искры чьих-то теплых глаз.
Ты прости, но я, вздохнув глубоко,
лучше промолчу уж лишний раз…
Не горюю и не обижаюсь.
Да и не жалею я себя.
Я, скорее, тихо улыбаюсь,
лысину седую теребя.
Ну взгрустнулось… сердцу не прикажешь.
За уши ведь душу не возьмешь.
Что ушло, обратно не привяжешь.
Но вот память… как ее уймешь?
К слову, о памяти…
Я не жалею добрых слов
для всех моих друзей.
Я их произносить готов
для женщин и детей.
Красивых женщин полюбил,
считай, с рожденья я.
Ну а детишки… с ними был
я с первых дней в друзьях.
В пыли скитаний и дорог,
в пылу прощаний, встреч
в душе мне Ангел мой помог
свет детства уберечь.
Я повторяю каждый раз —
и попадаю в цвет:
Все то, что лучшее есть в нас,
все это детства след.
Спасибо тем, кто жизнь нам дал,
кто защитил всех нас.
За них я сам бы к стенке встал —
приди мой смертный час…
Мы перед ними все, друзья,
в торжественном долгу.
Я вас люблю. И с вами я
к ним память берегу…
