Внутрь

Я теперь могу говорить часами

Почти что стихами.

Я говорю, заговариваюсь

С тобой, оказываюсь не собой.

Отплёвываясь судьбой,

Раскланиваюсь с фонарями.Я теперь могу говорить часами

Почти что стихами.

Я говорю, заговариваюсь

С тобой, оказываюсь не собой.

Отплёвываясь судьбой,

Раскланиваюсь с фонарями.

Такой у меня темперамент –
Губы рвать удилами.

Парень, плачь внутрь себя

Лбом отпирая ворота.

Пропорция, это работа

Для злых и послушных ребят,

Которых достаточно много

Рождается, даже храпят

Они не без ведома Бога.

А кладбища пухнут и пухнут,

В соборах свечки не тухнут.

Под плачущим ликом Иисуса

Всё чаше кладут без уса.
Вот так я с ним говорил.

С тем, кто пришел ко мне ночью,

Глазами, как дрелью сверлил,

Попортил и печень, и почку,

Молил: «Напишите хоть строчку!».

Послал я его за водкой.

Общались мы вовсе не кротко,
Но я не пьянел и ни слова
Ему написать не сумел.

Он трясся, крича, что я сволочь,

Что он не просил о многом,

Что горе, не значит горечь.

Строка, в общем-то, мелочь,

И строк у меня этих много.

В порядке и пневма, и логос,

Но вдруг, без понятной причины,

Схватив со стола пол-литра,

Хватил я по лысине гостя.

Он всё-таки был мужчиной,

А не какая-нибудь там гостья.

Я стал смеяться и прыгать

По мягкому спящему телу.

Мустангом, сбежавшим из стойла,

Скакал я на нём ошалело,

От левого видимо пойла.

А ноги мои были в красном…

И все-таки это был праздник.