Я, Украину, хорошо, не знаю,-
Мой опыт познавания не велик!
Но, часто с грустью, в небе провожаю
Солдат, услышав журавлиный крик.
И помню, тётя…Я, Украину, хорошо, не знаю,-
Мой опыт познавания не велик!
Но, часто с грустью, в небе провожаю
Солдат, услышав журавлиный крик.
И помню, тётя Галя рот ладошкой
Прикрыла, взглядом грустным поводя,
И показала в сторону немножко:
« Там, Бабий яр! Но тише ты… нельзя!»
И плакали берёзки у оврага,
Листочками на солнце трепеща,
И мне казалось, говорить об этом надо.
Не только говорить, но и кричать!
« А как красив у вас теперь Крещатик!»
Я нараспев и с восхищеньем произнёс.
«Эх, ты бы видел как фашист нещадно
Прикладом бил их. А один матрос
Никак не падал, и не поддавался,
А гордо шёл с пробитой головой!
А кто упал на площадь, тот остался,-
Наверное, неизвестный, но герой!
И так вели их. Штык у конвоиров
Всё время тыкал, в тело, тыкал в плоть.
О, Господи! Пошли на землю мира!
О, Господи! Спаси, спаси Господь!»
У обелиска, у села «Ставище»,
Стоим с Оксаной — «…43-й год».
«Тут, местный житель, неизвестных ищет.
Двоих нашёл он. И ещё найдёт!»
И улетели мы, крутя педали,
Туда, где дол уходит в горизонт,
Как хорошо жилось у тёти Гали,
Как чист и ясен жёлтый небосклон!
Пчела на пасеке гудела и жужжала…
И дядя Паша «мешанку» косил…
И вся родня, рыдая, провожала
Меня на станцию, хоть я их не просил.
И было ощущение такое,
Что я приехал, как к себе домой:
И стол под вишнями, и небо голубое,
И за горилкой посидят со мной.
И вот стою, почти, на полустанке.
Ещё не выехал,- осталось лишь чуть-чуть…
На Украине вновь стреляют танки,
И мне снарядом разрывает грудь.
Вернётся, всё в истории вернётся…
Огонь, вода, и громыхающая медь…
Но, не проснётся, тот матросик, не проснётся,
Чтобы за мир два раза умереть!
