Как исповедь давалась нелегко
в канун пятидесятницы воскресной.
Гроза кружила в Вечах и окрест, но
две ласточки летали высоко
над площадью церковной. У икон…Как исповедь давалась нелегко
в канун пятидесятницы воскресной.
Гроза кружила в Вечах и окрест, но
две ласточки летали высоко
над площадью церковной. У икон
склонялась не редеющая паства.
А лето за окном вторгалось властно
в жасмина целомудренный бутон.
Бас дьякона вздымался к куполам
и разливался медью у распятья.
И свечку поминальную раз пять я
зажечь пыталась. С горем пополам,
янтарную слезинку проронив,
забилось раззадоренное пламя.
На каменные плиты под ногами
ложилась тень, как океанский риф,
где я, со всей флотилией грехов,
тонула, ко спасению готова.
Дым ладана клубился по альковам,
в молитве растворяясь между слов.
Малец вкусил священные дары,
взглянув на иерея боязливо.
Кричал истошно чибис — «Чьи вы? Чьи вы?»
средь облака июньской мошкары…
