7.
— Беседы не получится, я вижу? –
Стояла фрау молча у дверей.
— Болеет, видите ли, он! Ах, ты, бесстыжий!
Я выпила не меньше.
…7.
— Беседы не получится, я вижу? –
Стояла фрау молча у дверей.
— Болеет, видите ли, он! Ах, ты, бесстыжий!
Я выпила не меньше.
— Так, болей!
Ну, фрау, шкалик! Я, прошу, налейте!
Встать не могу.
— И мы его несли!
А надо было бросить.
— Ох, не смейтесь!
Как ноженьки мои ещё дошли?
— О чём ты? Нас Горыныч всех доставил.
Тебя до дома даже проводил.
А ты в полёте им ещё и правил:
«Горынычу, мол, надобно удил!»
Скажи «спасибо», что тебя не скинул.
— Спасибо, Змей! Надеюсь, он поймёт.
Я по утру чуть корешки не двинул.
Всё ждал, что кто-то водочки нальёт.
Налейте, фрау!
— Где ж твоя невеста?
-Мен Вы, фрау, первая нашли.
Ой, голова! Ну, почему так тесно?
Сейчас всё треснет. Фрау…
— Не скули! —
И фрау чинно подошла к графину,
И медленно две стопки налила:
— А хочешь, Леший, твою душу выну? –
И из одной немного отпила.
— Умру сейчас! Ну, дайте мне водки!
Так издеваться! Сил нет никаких.
Она дала, он выпил обе стопки.
Упал опять. На время, но затих.
— Теперь, надеюсь, сам себя обслужит?
Пойду-ка я, схожу ещё к мадам.
Она сегодня с головой не дружит –
Положено так творческим кругам.
Мадам вальяжно на полу застыла,
Буквально не дойдя и двух шагов.
Вчера вот сколько лишних рюмок было?
Когда сегодня наш итог таков.
И фрау наша к Лешему вернулась:
— Винсент! Не хочешь ли мадам помочь?
Она. Бедняжка, на полу уснула.
А мне одной её поднять не в мочь.
Поднялся Леший и опять к графину:
— Сейчас я равновесие верну.
Почувствую в себе опять мужчину,
Свою любимую и подниму.
Они пришли, мадам уже сидела,
Но на полу, спиною на кровать.
И мимо них куда-то вдаль глядела,
Как мумия, ну вот ни дать, ни взять.
Винсент и фрау молча подхватили
Безжизненное тело и пошли.
В столовую они мадам спустили,
Фужер шампанского ей поднесли.
С глотками её тело оживало,
Лицо краснело, осмыслялся взгляд.
Шампанского ей фрау подливала,
А Леший ей помочь был очень рад.
Своё здоровье он уже поправил,
Сейчас вокруг мадам своей кружил.
И фрау на путь истинный направил:
— Идите, фрау, к Свете!
— Не спеши!
Мадам ещё в себя придёт немного:
Я – к Свете, Ты – к кикиморам пойдёшь.
Была в сознании под утро недотрога.
В столовую пиявок приведёшь.
Ведь к вечеру отца все ожидали –
Приемлемый принять всем надо вид,
Поэтому сидели, выпивали.
Все были хороши – и без обид.
Вчера девичник удался на славу,
Пропили они Свету хорошо.
Яге мадам и та пришлась по нраву.
К утру же лёгкий дождичек пошёл.
Горыныча тогда все оседлали.
Змей через Финский полетел залив.
Он тоже пил, но дело крылья знали,
И прибыл, никого не уронив.
Единственно, напуган был садовник,
Которого Змей чуть не задавил.
А, может, это чей-то был любовник?
Короче, он упал, лишившись сил.
Горыныч приземлился возле дома
И, сняв с себя свой драгоценный груз,
Унёсся вдаль, назад, к Яге влекомый,
Чтоб новый не случился с ним конфуз.
А вечером все вырвались наружу,
Отца своей княгинюшки встречать.
Приехал он. Немного был простужен.
Ему давай все чаю предлагать.
И повели отца скорей к камину,
Чтоб он себя с дороги отогрел.
Он благодарным взором всех окинул
И взгляд его заметно потеплел.
Спросил: — А все подарки разгрузили?
В гостиную пускай их занесут.
Ну, как приготовленья завершили?
Моя вам помощь пригодится тут?
К нему с отчётом фрау подступила,
По полкам разложила весь бюджет.
И список приглашённых огласила –
Как таковых, которых, впрочем, нет.
Отец докладом фрау был доволен.
И все толпой пошли в гостиный зал,
Заваленный подарками. Их долю
Папа’ всем лично тут же показал.
Кикиморы косметикой хвалились
И разноцветным праздничным тряпьём.
Они в нём перед зеркалом крутились.
В охапку всё: — К себе делить пойдём.
Ван Гогу, как художнику, иное
Папа’ привёз и отнести помог.
Там полотно имелось небольшое,
Где значилось, что автором: Ван Гог.
«Вот, значит, прототип его как пишет.
Что ж, нравится! Но лучше я могу.
Пусть он пока там заграницей дышит.
А этот холст я всё же сберегу!».
И Леший его в комнате повесил –
Пусть памятью окажется о днях,
Художником когда покуролесил,
И фрау помогал в её делах.
А фрау украшенья примеряла.
Да, кое-что и ей папа’ привёз.
Особенно же немку умиляла
Прекрасная заколка для волос.
И платье для торжественных приёмов
Ей тоже, кстати, впору подошло.
И для мадам – два платья из салонов
Парижских. Всё в восторг их привело.
Довольны все таким к себе вниманьем
Осталися в компании вполне.
И разошлись, конечно, с пониманьем,
Оставив дочь с отцом наедине.
— Светлана, а не странен ли твой выбор?
За старика идти не принуждал.
— Ах, папенька, всё хорошо. И ты бы
Душой своей об этом не страдал.
Своей судьбой сама я занимаюсь –
Открылась мне дорога в высший свет.
Опять же я для нас с тобой стараюсь.
Тебе же легче будет. Разве, нет?
Когда уже ты станешь князю зятем,
Все по-другому взглянут на тебя.
А хочешь, в Фонтенбло поедем вместе?
— А как же жить ты будешь, не любя?
Скажи же правду – ты его не любишь?
Лишь титул в этой светлой голове?
Но молодость свою ты, Света, губишь!
— Папа’, Князь распрекрасный человек!
Не так он стар – и это лишь, во-первых.
Не плох собой – и это, во-вторых.
Папа’, ты лучше поберёг бы нервы.
Он даже лучше многих молодых!
И как могла отцу она сознаться,
Что жизни путь для князя предрешён!
Пусть кажется, как и должно казаться –
Согласием совместным двух сторон.
Пусть счастье видит на обоих лицах,
Когда пойдёт Светлана под венец.
Пусть лучше своей дочерью гордится,
И знает, что ей дорог он – отец!
