Она была протяженнее Санта Моники,
(где одиноки девы, а парни гомики),
ее пропили, угробили и пропрыгали,
пролежали, продрожали, проэкономили,
хоть иногда запирались…Она была протяженнее Санта Моники,
(где одиноки девы, а парни гомики),
ее пропили, угробили и пропрыгали,
пролежали, продрожали, проэкономили,
хоть иногда запирались с подругой в номере,
домике или флигиле.
Указательный Бога лежал на триггере.
Я считал, что после меня – хоть выгори!
Есть мелодия… В опере… В Князе, в Игоре –
ее услыхав, танцоры ногами двигали,
вот и я снимался зачем-то с якоря.
И нахлебался всякого.
Чтобы выжить, кровь сдавал на анализ,
и читал, чтоб в ней разобраться, сонники,
жил, ориентируясь на Полярис.
Разобрался. Да и многие разобрАлись.
С криками она проносилась в хронике,
и текла – минуты одной не выкини!
И осталась в Кэноне или в Никоне,
в устаревшей Минолте-Конике.
