Снова полночь сказочною птицей
Полуявью брезжит в полусне,
И фонарик блёкло-золотистый
Вновь в окно посвечивает мне.
Медлит сон… наверно, хочет выждать:
Полуявью брезжит в полусне,
И фонарик блёкло-золотистый
Вновь в окно посвечивает мне.
Медлит сон… наверно, хочет выждать:
Пусть упряжка рук, колен и плеч
Ощутит – позволена недвижность…
А душа? А ей, увы, не лечь.
А душа стремится, точно компас,
В дом иной – там спит моё дитя…
Я отец в разводе – познакомьтесь!
Я прервал молчанье год спустя.
Скоро год; и в час несуматошный
Крутит ленту вех моя душа –
С той поры осенней позапрошлой,
Подарившей сына-малыша.
Он в меня – осенний, мой сынуля.
Схожесть дат… подхваченный напев…
И была весна – но первой пулей
Пронеслась, не тронув, не задев.
Месяц март, чьё имя смертоносно,
Просвистел – и когти скрыл свои.
Но за той весной — другие вёсны,
И вторая – в цель. И нет семьи.
Нет семьи, и в доме опустелом
Не зовут гулять, не ждут к столу…
Вот и снова осень пролетела,
И декабрь наставший множит мглу…
Но и тёмный, краткий день декабрьский
Мне поры весенней той милей.
Я врастаю в быт полудикарский,
Я привык к безмолвию дверей.
За печально-дружественный профиль
Полюбил ночные фонари
И привык в жестянку из-под кофе –
Так удобней, — сыпать чинари.
Полюбил я ночи лик раскосый,
Но теперь и встреч дневных поток
Не томит предчувствием вопроса –
Где семья?.. Привыкли – одинок.
Что ж – сумей тоску переупрямить,
Широко шагнуть, веслом взмахнуть.
О минувшем будь мне в помощь память,
В завтра мне ключом — надежда будь.
Призакрыв глаза, волнам искринок
Расшивной узор позволю плесть…
Я потоком жизни не отринут:
Нет семьи, но свет отцовства – есть!
