Развестись… Из тысяч нитей пряжу
Быт, уклад, — раздёрни, расчекрыжь…
Больно? Да. Но стерпим и развяжем.
Лишь одно не делится – малыш!
В душах чувство – из…Развестись… Из тысяч нитей пряжу
Быт, уклад, — раздёрни, расчекрыжь…
Больно? Да. Но стерпим и развяжем.
Лишь одно не делится – малыш!
В душах чувство – из земных земное,
И из вечных вечный узел тут;
И сказала мать: \»Дитя со мною»,
И сказал отец: \»Да будет суд».
Но, и дёшев, словно корм подножный,
И бесстыж, точь-в-точь во лбу чирей,
Есть закон – тупой и непреложный:
Малыши – всегда у матерей.
Есть закон. Так принято, и точка.
Суд? А суд — прокатное литьё,
И решенья – стопочкой брусочков:
«Он – плательщик; дети – у неё».
Мать отца рачительней. Младенцу
Лучше с ней; смирись и не перечь.
Так гласит процентов и тенденций
Божество – статистика сиречь.
Грянул глас великой сей науки,
И таблиц шуршащих спущен рой:
Чьи добрей родительские руки?
Нет вопросов — сводки приоткрой!..
Я спросил с наивностью безумца:
«Иль отцовство – жёлтая звезда?»
Обольстясь премудростью презумпций,
Я возжаждал тяжбы и суда.
Чтобы суд меж близкими когда-то
Спор решил без штампов и клише —
Из родимых крыл, что врозь разъяты,
Чьё нужней младенческой душе?
Мать с отцом, чьё равенство извечно,
И дитя – не спички, а миры!
Так вглядитесь! Чуткость человечья
Здесь нужна; так будьте же мудры.
Чьи в тяжёлый час надёжней руки,
Кто верней смягчит распада боль, —
Вникни, суд! Вглядись! В преддверьи муки
Мать с отцом стоят перед тобой.
Ведь распад семьи – крушенье храма,
Сколь любовь в сердцах ни пламеней!
А малыш – ручонки к папе с мамой,
Он решать не хочет — кто нужней…
Я не свят, я грешен; и, быть может,
Заслужил я – словно тать тюрьму, —
Приходящим папой стать… и всё же,
Если так, – пусть скажут, почему!
Не шаблон — разбор полётов нужен.
Кто из нас достойней – суд, ответь!
Может, я и впрямь летаю хуже;
Но проверьте… дайте полететь!
Рассудите! С тем оставьте сына,
Кто надёжней, преданней, мудрей!
Но в ответ прошамкала машина:
Малыши – всегда у матерей…
И волшебно прост судебный график:
Пять минут – и штамп рукой писца.
Что отец? Отчишку можно на фиг.
Он – плательщик: вот удел отца.
И ещё – свиданья! Это слово
Прозвучало символом тюрьмы…
Я – отец. За то и ошельмован
Без смешной судебной кутерьмы.
Глянь, судья – мудрец, философ, логик
Из былых времён, — на жизнь коллег.
Глянь, сколь ныне труд судейский лёгок,
Восхитись… прославь текущий век.
Спросят: «Впрямь ли ты – не мывший пола,
Не варивший щей вязатель строф, —
Малышу за пять годков до школы
Думал дать – день в день, — уход и кров?
Впрямь ли окружить дитя уютом
Думал ты? А выжми, а погладь,
Суп свари, крупу с мукой не спутай…
Дом вести – не в фишки, чай, играть!..»
Смейтесь! С чинно-здравых колоколен
Смейтесь всласть! Был разум мой спалён
Молнией отчаянья и боли,
Словно ханом Кремль… и взят в полон.
И – прости мне, сын… но в сердце пламя
Занялось — три чувства, три зубца.
Жажда мстить – суду ль, твоей ли маме, —
За удел бесправного отца…
И обиды лезвие кривое –
На закон, на Бога, на людей;
Ну, а третье – самое живое, —
Страх – сойти на нет в душе твоей!
Непрерывной связи хрупки звенья
С тем, кому ещё не полтора,
Если без меня – и пробужденья,
И «баю-баю», и вечера…
Коль отцовство – храм, то жалок зодчий,
Что день в день не трудится над ним;
Мне ж – мелькать в неделю два разочка,
Ну, и через раз по выходным…
Чаще будешь ты в часы прогулок
Тёть знакомых в садиках встречать.
Стану я одной из тех фигурок,
Что нужны не очень… словно «ять».
А мои родители! Так часто
К ним тебя я утром приносил!
Телефон игрушечный цветастый,
Им в колени тычась, ты катил.
Им ли ныне — эх, не горше ль плена
Эти горло рвущие слова, —
Бабушкою стать второстепенной,
Дедушкой со штампом «номер два»?..
А потом – пусть нет тут ни укора,
Ни измены, коль свершён развод, —
В некий день – как знать, конечно, скоро ль, —
Кто-то… некто – в мамин дом войдёт.
И с лимитом встреч, до боли тощим,
Я ль тогда спасу и отстою
От постылых звуков слова «отчим»,
Словно град блокадный, жизнь твою?
Не сама ли жизнь своей рукою
Там, где «ять» мелькал, подставит «е»?
Я родной отец; но ведь со мною –
Встречи лишь… а он… а он – в семье.
И, как знать… быть может, «папой» отчим,
Будет назван… я же – баш на баш, —
Стану «дядей»… «Дядей» — словно лётчик
В том советском фильме «Экипаж»…
Вот что в душу молотом кузнечным
Било мне тогда; и я решил:
Не скажу, что каяться мне не в чем,
Но такого – нет, не заслужил!
И с упрямой яростью, знакомой
Беглецу меж стражей и волной,
Я решил: не быть, не быть такому!
Я отец! Не кончено со мной!
Так пловец, чей канул чёлн в пучину,
Круг схватив, не сдастся злой волне…
Коль нельзя мне песню на ночь сыну, —
Каждый день прогулки дайте мне!
Было мною выстояно это,
Словно дзот на линии огня…
Сыну – перед Богом и планетой, —
Я не дам отвыкнуть от меня!..
Стану я вот-вот полубездомным,
Приходящим папой; но сквозь боль
Светит факел в сумраке бездонном –
Каждодневность встреч моих с тобой.
Мне теперь почти что каждый вечер
Детскую коляску брать-катить.
Будут, как в домах старинных свечи,
Нам с тобой фонарики светить.
Будет всё когда-нибудь иначе,
Быть не век мне уличным отцом.
У тебя, птенец, чей путь лишь начат,
Папа есть — и будет папин дом.
Но прости нам, маленький сыночек,
Что распада мрачно-властный гул,
Пусть полуосознан – мал ты очень, —
И твою уж душу шелохнул…
Что уж маму с папой, просыпаясь,
Не увидишь рядом ты, малыш,
Что семьи уютно-цельной память
Только в подсознаньи сохранишь.
Так сбылось… Но, пусть задет снарядом,
Не на дне кораблик, а в пути.
Что ж, дитя, — назло любым раскладам,
Весел будь, играй и не грусти!
Ну, а мой удел – презрев кручину,
Прорубаться с яростью бойца
Сквозь развод – к тебе, к родному сыну,
Сквозь лжесуд – к достоинству отца!
