«…Я очнулась от какой-то нечеловеческой боли и резко открыла глаза. В блиндаже кроме меня никого не было. Очень болела грудь. Я села, привалилась спиной к шершавой влажной стене и судорожно принялась…«…Я очнулась от какой-то нечеловеческой боли и резко открыла глаза. В блиндаже кроме меня никого не было. Очень болела грудь. Я села, привалилась спиной к шершавой влажной стене и судорожно принялась расстегивать гимнастерку, ожидая всего, чего угодно. Крови не было. Подарок бабушки, старый серебряный медальон Анастасии-Узорешительницы, видимо от пота, прилип к левой груди, напротив сердца, прямо туда, куда пришелся выстрел. Лик великомученицы был смят и продавлен свинцом, но каким-то непонятным образом медальон даже не был пробит, хотя боль была дикая, и уже явно намечался обширный синяк.
Я сидела на грязном земляном полу и тихо плакала. Эти проклятые документы, из-за которых так обидно погибли Стела и Алексей (да и я спаслась каким-то чудом), теперь уже понятно, в чьих они руках и чем все это кончится. Сколько невинных людей погибнет сегодня от рук боевиков «А.Н.Е.»? Что можно сделать? Что я могу? Я поцеловала разбитый медальон и посмотрела на часы. Если все верно, действие инъекции закончится не раньше, чем через восемь-десять часов. Итак, что я знаю? Где сейчас находятся Бернхельм и Фляйшер? Куда они конкретно направляются? Эта сволочь, Вебер, с ними или нет? Я даже не имею понятия, где находятся в Кёльне эти несчастные синагоги, которые мы уже считали спасенными. Да и до города не добраться. И обратиться там, собственно, не к кому. Да и нельзя – запрещено условиями Проекта… И времени уже не хватит. Проиграли. Не смогли ни защитить, ни спасти. Нет, «проиграли» – это совсем не то слово, теперь совсем уже не то. Надо что-то делать! Что нам известно? Я знаю, где будет следующая диверсия. И где находится в далеком 2011-м году очередной тайник с новыми инструкциями и планами – тоже знаю. Примерно. Только чем это нам поможет? Это наша вина, что мы так и не смогли ничего сделать для обреченных на смерть людей, среди которых и наши прямые родственники.
«Вальтер» П-38, чуть было не оборвавший мою жизнь, сиротливо валялся посреди блиндажа. Надеюсь, в подсумке найдется еще пара-тройка магазинов. Я с трудом поднялась, охая и держась за нестерпимо саднящую грудь, оторвала полподола от гимнастерки, тщательно завернула в эту тряпицу пистолет и патроны. Как больно. Сейчас бы выпить чего-нибудь покрепче. На самом деле, теперь самое главное – во что бы то ни стало разыскать этот лес, или парк рядом с аэродромом, пока не закончилось действие инъекции. Есть у меня одна мысль…»
* * *
Ну, что ж, с чего начать? Зовут меня Роман. Как попали ко мне эти странные листки, исписанные почти неразборчивым почерком, поначалу напоминало чью-то дурную шутку. Сажусь как-то в конце мая, загружаю Интернет, запускаю своих любимых «Героев»… Получаю вроде бы обычное письмо, только… от рыцаря 1-го уровня под ником Koeln2011: «Германия. Кёльн/Бонн. Международный аэропорт имени Конрада Аденауэра, автоматические камеры хранения. Номер ячейки 245031, код 310542. Поторопитесь». Ну, совсем несерьезно, чей-то дурацкий розыгрыш, подумал я тогда. Да и невозможно, чтобы от игрока первого уровня приходила почта, она только с третьего доступна. Смотрю «инфу», еще того хлеще: «В последний раз была 20:58 07-07-11», то есть как это? Смотрю протокол передач: «07-07-11 20:52: Зарегистрирован. Фракция: Рыцарь». Какой-то непонятный «баг». Тоже мне, «Гостья из будущего»… Протокол боев – отсутствует. Что за притча? Конечно, о том, чтобы куда-то там ехать, и разговору нет. Вот только какое интересное совпадение: как раз в пригороде Кёльна живет мой старый добрый знакомый, Саша Верцайзер, художник. Чувствуя себя полным ослом с красными ушами, звоню ему на мобильный и прошу оказать мне любезность, открыть ячейку в аэропорту. Представляете? И что интересно, человек даже любопытства особого не проявил, говорит: «ОК, я поеду знакомую провожать послезавтра, загляну в автоматы». Звонит мне через два дня – а я уж и забыл практически – говорит: «Здесь только пакет какой-то, старый, из коричневой оберточной бумаги, открыть что ли?» – «Погоди, – говорю, – Саш, хрен его знает, что там. Тяжелый?» – «Да нет, – говорит, – на ощупь там или стопка листов каких-то или блокнот. Слушай, давай я его просто знакомой своей передам. Встретишься с ней в Москве, я напишу ей твой телефон. Нормально так?» – «Отлично!» – обрадовался я. Мировой мужик! Таким вот необычным образом и заполучил я эти пожелтевшие от времени листы. Кое-где они оказались перепутаны, кое-где затерты, некоторые – совсем не читабельны. И, если честно, даже не хочу придумывать для них какого-то хронологического порядка. Просто беру – и читаю.
* * *
«…кресла, в которые усадила нас Стела, поразили меня своими размерами. В таких сидят или уж очень большие начальники, или их можно использовать в качестве реквизита к фильму «Три Толстяка». А нас действительно было трое. Не считая Стелы.
В первом из кресел расположился строгий молодой человек лет тридцати, неброской наружности, коротко стриженный, одетый в футболку и джинсы от «Mexx».
– Знакомьтесь, – начала Стела, – это Алексей Белоцерковский, руководитель вашей небольшой группы и мой прямой заместитель. Опытный участник проекта «Петля». Забегая вперед, скажу: в том, что немцы не взорвали Краков, есть и его заслуга. Да, Алексей?
Парень в джинсах и футболке нервно кашлянул, а мы вместе с третьим посетителем, расположившимся от меня визави, недоуменно переглянулись.
– Так, а это Георгий Трауберг, он из Питера, – продолжала нас знакомить Стела. Симпатичный кудрявый блондин, сидевший напротив, очень мило улыбнулся.
– Гоша. Можно Гога, – сказал он, подмигнув. Да, хороший был фильм. Хоть и сказочный.
– Анастасия Коган, – представила меня Стела.
– Для друзей – просто Стаси, ага? – ответила я.
– Стаси и Гоша у нас новички, – подхватила Стела, – поэтому в первую «Петлю» мы пойдем вчетвером, все вместе. Несмотря на то, что ваши личные достижения по тактике и стратегии превзошли наши самые смелые ожидания. Прежде чем мы перейдем к основному вопросу, я пару слов скажу о ТНВ. Все вы привыкли к данной аббревиатуре, в смысле «Турнира-на-выживание». В какой-то степени это применимо и к новому понятию. Сегодня речь пойдет о программе, которая называется «Третья, Необъявленная, Война». Она, как и некоторые другие программы, действует в рамках проекта «Петля», и участниками этой программы, надеюсь, вы, Георгий и Настя, тоже скоро станете. А сейчас возьмите, пожалуйста, эти папки и откройте их на четвертой странице…»
* * *
«…почему из всех возможных и невозможных онлайн-стратегий Всемирной Паутины я выбрала именно «Героев», даже и не знаю. Здесь, как и всегда, распорядился Его Величество Случай. Я с удовольствием «прокачивала» и «выгуливала» своего тёмного эльфа («самый верный мой мужик», как я его про себя называла, ибо «перс» был мужеского полу), одной из первых взяла четвертый уровень Гильдии Тактиков, с горем пополам и жуткой потерей времени добивала седьмую Гильдию Воров и как воздуха ждала летних каникул. Не скажу, чтобы Универ жестоко страдал от моего невинного увлечения игрой, но «хвостов» к маю поднакопилось изрядно.
Меня изумило уже то, что письмо пришло от игрока первого уровня, ведь почта, как сервис, становилась доступной только с третьего боевого. «Что за баги?» – думала я, открывая письмо. «Рыцарша», каким-то непонятным образом зарегистрированная в игре грядущим июлем, писала: «Здравствуйте. Если Вы та самая Настя Коган, чей прадед погиб при взрыве фашистами одной из синагог в г. Кёльне, Германия, в мае 1942 года, пришлите любое СМС-сообщение на короткий номер 310542. Поторопитесь».
На западе – день утонул в закате
Солнца последних лучей.
Чью-то куклу на горке покатой
Бил в своих струях ручей…
Пуля пробила оконные стекла,
Тору на косяке,
Черным соком резаной свеклы
Кровь легла на виске…
Эти стихи написал мой прадед, Юрий, когда ему было лет семнадцать. Его отец, обрусевший немец с изрядной долей еврейской крови, вскоре после революции бежал из России на родину своих предков, в Кёльн. Много тогда было пережито, но стихи погибшего Юрия – и эти, и многие другие – бережно хранились в семье. Даже после возвращения обратно в Москву, спустя десятки лет. Я их очень любила и в детстве часто перечитывала, тайком похищая из серванта большую, необычно пахнущую жестяную коробку из-под какого-то древнего немецкого печенья. Несколько синагог и молельных домов фашисты успели взорвать перед самым печально известным налетом Британской авиации, уничтожившей большую часть древнего и славного города. Тогда, перед этой бомбежкой, и погибли прадед Юрий, его брат и его отец, которые в тот час молились, как могли, о спасении страны от «коричневой чумы». Прабабушка со свекровью и новорожденным дедушкой остались дома и спаслись. Дедушка уже здесь, в Москве, женился потом на бабушке, которая была православной и крестила и маму, и ее братьев, и даже меня. Не скажу, чтобы я была шибко верующей, но крестильный подарок бабушки, старый серебряный медальон с изображением моей покровительницы, великомученицы Анастасии, ношу, не снимая, сколько себя помню.
Так. И кто же это смеет так дерзко вторгаться в мою «святая святых»? Конечно, я сразу же схватилась за мобильник. Так вот и началась вся эта история…»
* * *
«…чушь, бред, сон – сколько же раз я это себе говорила? Наверное, от перенапряжения у меня просто поехала крыша. Секретный проект «Петля Времени», где изучают законы измененной реальности… И действующие в рамках этого непонятного проекта программы вроде той же «ТНВ»… Тогда я еще совсем мало что понимала, и новая жизнь действительно представлялась мне порой каким-то фантастическим сном. Но это было так захватывающе…
«Третья, Необъявленная, Война». И наш враг, немецкая неонацистская организация «Ангелы Национального Единства», и наши непосредственные противники в моей первой «Петле», «ангелы» Йохан Бернхельм и Бернард Фляйшер, уроженцы Бонна, обоим по 27 лет. Их фотографии и досье. Не могу рассказать всего, но, вкратце, сегодня задачей нацистов было отыскать с помощью «Петли» до 31 мая 1942 года тайник с планами города, зданий и инструкциями по уничтожению трех Кёльнских синагог и некоторых других культовых зданий. Наша задача – не дать этому преступлению совершиться. Стела очень сильно беспокоится. «Должен быть кто-то третий, – все время говорит она, – они («они» – это боевики «А.Н.Е.») никогда не работают по двое, в чем же здесь подвох?» Алешка еще более озадачен. «Наверное, опять этот пресловутый Густав, – бормочет он вполголоса, – вот бы, наконец, столкнуться с ним лицом к лицу!» Мы с Гошкой очень устаем, сильная физическая нагрузка. Гошка мне нравится. Алексея это заметно раздражает. Сегодня вечером – сверка часов. Завтра, в 12:00 по Москве, инъекция для заброса в «Петлю», в раннее утро 30 мая 1942 года. Решила поехать на дачу, там никто не помешает. Или лучше остаться дома? Инъекция действует около 36 часов, потом возвращение в нашу объективную реальность – и еще 10-12 часов обычного сна. Если останешься жив. Что будет в противном случае, никто не говорит, запрещено условиями проекта…»
* * *
«…прятаться в этом лесопарке в нескольких километрах от Кёльнского аэропорта оказалось довольно легко, не то, что под британскими бомбами «вчера», в сорок втором. Тот факт, что оружие оказалось на месте, я посчитала добрым знаком. Да и место, похоже, было выбрано мною удачно, с какой бы стороны ни шли, миновать этот подлесок никому не удастся. Часы показывали уже 17:58. Первым я увидела сутулого Бернхельма, пропустила его вперед настолько, чтобы он не мог слышать моих шагов, и пошла за ним осторожной и молчаливой тенью. Вскоре из-за густых кустов бузины появился и Бернард Фляйшер. Он был по-нездоровому бледен, это было видно даже издалека, и всё время подкашливал. Оба вскинули руки в коротком «римском» салюте:
– Да здравствует Победа!
– Слава Четвертому Рейху!
Бернард снова гулко закашлялся, и мне показалось, что пуля Алексея все-таки достигла тогда, в блиндаже, своей цели, хоть и не до конца. Что ж, предстоит и это исправить… Бернард держал наизготовку какое-то короткоствольное автоматическое оружие, что-то из современного, и всё время настороженно осматривался по сторонам. Я затаилась.
– Что Густав? – отрывисто спросил Бернхельм Фляйшера.
– Копает, – также отрывисто ответил тот.
– Может его… того? Хорошие деньги.
– Ты прекращай с этим, – вновь закашлял Фляйшер, – нам вечером в Дюссельдорф. Ты что его, на месте кейса закопаешь? Густав еще многих нам сдаст, помяни мое слово. Да если бы не он, ты бы в сорок втором уже червей кормил. Короче, как договаривались. Деньги все ему отдашь. Как только инструкции и карты получим. И спешить надо, плохо мне… Как вечером в «Петлю» нырять, подлататься бы… Всё, пошли!
…Я лежала под своим несчастным кустом, с закрытыми глазами, мимо меня вихрем проносились события вчерашнего дня – события 70-летней давности. Не знаю, что меня сейчас остановило. Может быть – настороженность вооруженного Бернарда. Может быть, то, что я окончательно поняла – это не сон. Мне было жутко, и я была вся мокрая от пота. Мне даже не хотелось думать, о том, что происходит сейчас между тремя молодыми немцами… Я просто ждала. И когда за спиной вдоль тропинки прошел кто-то, фальшиво насвистывая какой-то веселенький марш, я не сразу сообразила, что это Густав и что пришла пора действовать…»
* * *
«…какое счастье, мы все-таки ушли из-под очередного налета союзной авиации, и кейс с этими злополучными документами теперь, наконец, у нас! Гошка с ним не расстается ни на миг. Алексей нами вполне доволен. Правда, все мы в шоке не столько от адской бомбежки, сколько от загадочного исчезновения Стелы. Но, как постоянно одергивает нас старшой, «разбираться будем дома». Предутренний час, ждем оказии в маленьком рукотворном блиндаже где-то между Кёльном и Бонном. Гошка вызвался почистить мой «Вальтер», мы с Алешкой попеременно дремлем, если честно – очень боюсь провалиться в какой-то страшный сон, в ушах – вой сирен, взрывы, крики раненых…
Наверное, я все-таки задремала, Георгий куда-то вышел, старшой спит, сидя у стены, на коленях – трофейный mp-40. Врагу бы не пожелала того, что выпало на долю Алексея за последние сутки. Выйти, что ли, тоже, размяться в предутренний туман…
Почему я пошла именно в эту сторону? Опять Его Величество Случай? Конечно, я не хотела, чтобы у самого входа в блиндаж на меня наткнулся кто-нибудь из наших мужиков, но почему-то я пошла именно в эту сторону, и ведь только успела присесть! Надо мной, на самом краю оврага, затянутого молочно-белой дымкой, остановились двое. Тихая, но чистая немецкая речь была отчетливо слышна, люди стояли буквально в двух-трех метрах от меня.
– Благодарю за службу, – сказал один.
– Слава Четвертому Рейху, – шепотом произнес другой, и я с ужасом узнала Гошкин голос.
– Слава, слава, – ответил его собеседник. По манере держаться, а также, учитывая все, что мы изучали, я поняла, что это главный «ангел» немецких боевиков, Бернард Фляйшер, собственной персоной.
– Возвращайся, мы подойдем ровно в три-пятнадцать, кончаем с этими и продолжаем дело.
– А что со следующим этапом?
– Есть свежие данные, что очередной контейнер будет зарыт в лесу, в восемнадцати-двадцати километрах отсюда, рядом с будущим международным аэропортом. Изымать будем уже завтра, в «объективной» реальности, в 18:00 по местному времени. Паспорт с визой и билет возьмешь у связного на Лиговском. И «крок» – тоже. Всё просто. Находишь. Копаешь. Передаешь нам кейс – получаешь свои деньги и исчезаешь, – Фляйшер сплюнул вниз, – у нас с Йоханом завтра в 23 часа будет новая «Петля» и новый противник, возвращаемся обратно.
– Что на этот раз? Тоже синагоги?
– Второго июня громим в Дюссельдорфе. Дело решенное. Но надо кончать твоих. Ладно, всё. Ступай. Тобой довольны. Пока враг не знает тебя в лицо, – добавил он значительно.
Гошка после этих слов, видимо, направился к блиндажу.
– По крайней мере, ты неплохо заработал, старина, – буркнул себе под нос Бернард и потихоньку захрустел травой в противоположную сторону…»
* * *
«…хорошо, что на кредитке оставалось еще около пятнадцати тысяч, а то уж и не знаю, чтоб я делала. Заказ авиабилетов через «Мосинтур» занял не более пятнадцати минут. Вылет в 12:20. Валюту можно будет снять уже в аэропорту.
Новенький серебристый самолет компании «Germanwings» полз от Внуково до Аденауэра нестерпимых три с половиной часа. Минуты тянулись невозможным вязким киселем, меня тошнило, сильно болела грудь, несмотря на полпачки принятого за последние четверть суток «Нурофена». Когда объявили посадку, до встречи боевиков «А.Н.Е.» оставалось еще достаточно времени. Я перевела часы. Так. Возьму такси. Рассчитаюсь, как только сяду. Когда по Кёльнер-штрассе подъедем к парку, притворюсь – хм, притворюсь? – что мне плохо, попрошу не ждать. В том, что удастся разыскать свое оружие, я практически не сомневалась…»
* * *
«… когда я вошла в блиндаж, Алексей еще спал. Гошка, как ни в чем не бывало, продолжал чистить мой «Вальтер». Зная, что с минуты на минуту появятся Бернард с Йоханом, я привалилась к двери, скорее инстинктивно, чем сознательно закрыв ее собой. Кроме того, я теперь находилась как раз между Гошкой и Алексеем, который еще что-то бормотал во сне. Гошка перестал чистить оружие, вставил поршень, магазин, передернул затвор. Черно-бездонное дуло «Вальтера» теперь смотрело прямо на меня.
– Что скажешь, Стаси? – нарочито вежливо спросил мой бывший товарищ.
– Сучара продажная, – как-то по-киношному ответила я, но зубы застучали мелко-мелко, и сразу стало зябко.
– Ошибаешься, никакая я не сучара, и не продажная, – также вежливо продолжал он, – я Густав Вебер, тот самый ваш «пресловутый» сотрудник «А.Н.Е.» в странах третьего мира. Рад знакомству. Кстати, очень приятно было услышать о себе много лестного во время наших совместных тренировок, – он кивнул в сторону Алексея и помрачнел, – а давить мы вас давили и впредь давить будем нещадно. Правда, ты этого, к сожалению, – он глубоко и наиграно-горько вздохнул, – уже не увидишь!
В этот самый миг тяжелый удар по двери отбросил меня на противоположную стену нашего укрытия. Алешка, как будто и не спал, перекатился через плечо и дал очередь прямо в дверной проем. И сразу же упал – пуля, пущенная Вебером, сразила его наповал. Гошка-Густав повернулся ко мне, что-то тупо и сильно ударило меня в левую грудь, и свет померк…»
* * *
«…дуб этот я узнала еще издалека. По необычной пологой форме ствола. За семьдесят лет он почти не изменился, только стал еще шире и окреп. Я поставила сумку в траву у мощных корней и попыталась вскарабкаться по необхватному наклонному стволу. Пару раз сорвавшись, поломав ногти и оцарапав до крови колено, я все-таки совершила свое нехитрое восхождение. Ничего, сутки назад, в сорок втором, это было еще труднее. Дуб оказался единственным местом в лесу, в относительной близости от предполагаемой точки рандеву «ангелов», где мне удалось тогда спрятать оружие: оно должно было дожить до наших дней. К счастью, дупло надежно сохранило моего боевого друга. Сунув небольшой сверток в карман куртки, я обхватила руками ствол, цепляясь за выпуклые неровности коры, повисла на одной руке и спрыгнула вниз. Встав на колени, я осторожно развернула бесцветный обрывок гимнастерки – мой «Вальтер» П-38 был как новенький, и два полных блестящих магазина пришлись как нельзя кстати. Я опять помотала головой, отгоняя преследующий меня морок: нет, реально все это происходит не со мной. Или я сплю? Холодная оружейная сталь в руке явно свидетельствовала об обратном. И если сейчас я увижу и Йохана, и Бернарда, и Гошку… т.е. Густава, и они вскроют этот очередной тайник…»
* * *
«…я так и шла за ним по пятам, не таясь, рассматривая его дорогой, испачканный землею плащ и светлый, кудрявый, как у херувимчика, затылок. И все ждала, что Вебер что-то услышит, или почувствует, или случайно обернется, но нет – он шел и шел, продолжая безмятежно и фальшиво насвистывать. Практически уже нагнав его, я не выдержала.
– Эй, Гошка! – хрипло крикнула я и даже не узнала своего голоса.
Он остановился, как вкопанный. Резко обернулся. Наверное, он не верил своим глазам. Еще бы, всадить мне пулю в сердце собственноручно! И тут, я вдруг почувствовала, что начинаю жалеть его. На глазах набухли слезы, и это самое, чудом выжившее, сердце гулко заколотилось где-то под самым горлом. Я поняла, что нужно спешить и навела «Вальтер».
– Стаси, подожди, – испуганно воскликнул Густав, протягивая вперед руки.
– Привет тебе от Стелы и Алешки, – безжалостно сказала я сквозь зубы и нажала на курок. Первый выстрел отбросил его и повалил на землю. Но он был еще жив. Он встал на четвереньки, пошатываясь из стороны в сторону. А я уже не могла остановиться. Я шла вперед, и верный «Вальтер» отсчитывал выстрел за выстрелом, до тех пор, пока обойма не иссякла, и затвор не отошел назад.
Предатель был мертв. Крови почти не было видно, а вот стопки «евро», разлетевшиеся откуда-то из-под грязного плаща, покрыли всё вокруг каким-то разноцветным сюрреалистическим ковром, и ветер уже гнал и крутил послушные купюры, как сухие осенние листья…»
* * *
Держу перед глазами последний листок, край его обгорел. Но от него почему-то пахнет временем и землей. Я не знаю, что стало с теми двумя молодыми немцами. Я не знаю, что стало с Настей, осталась ли она жива, но то, что я читаю эти последние строки, все-таки вселяет в меня надежду: ведь где-то же она их написала?
И еще я знаю, что две дюссельдорфских синагоги, планы которых вместе с инструкциями и прочей информацией пытались унести из тайника Й. Бернхельм и Б. Фляйшер, каким-то чудом так и не были взорваны тогда, в 1942-м… Одна из них, правда, пострадала при бомбежке, но была восстановлена в 1948-м году, а другая существует в своем, можно сказать, первозданном виде и доселе.
* * *
«…в груди снова болело так, что трудно было дышать. Густав лежал навзничь, в какой-то совершенно неестественной позе. Его глаза, распахнутые к небу, были такими же голубыми, прозрачными и чистыми. В них застыли растерянность и удивление. Откуда-то сзади, со стороны Альте Кельнер штрассе, уже приближался надрывный плач полицейской сирены. Впереди мирно зеленел подлесок, где скрылись Йохан и Бернард. Скорее всего, им тоже хорошо слышны были выстрелы, но я еще не знала, сбежали они или наоборот, затаились. Я вставила новый магазин в свой П-38 и щелчком затвора дослала патрон в патронник. Не знаю, вернусь ли я домой, но в воздухе сегодня отчетливо ощущается запах смерти…»
