Легенда о наяне

Для всех эмигрантов, прибывших из бывшего СССР в Нью-Йорк в 90-х годах существовала такая организация как NYANA (НАЯНА). Название красивое, чем-то напоминало слово Нарайана, но расшифровывалось оно,…Для всех эмигрантов, прибывших из бывшего СССР в Нью-Йорк в 90-х годах существовала такая организация как NYANA (НАЯНА). Название красивое, чем-то напоминало слово Нарайана, но расшифровывалось оно, впрочем, вполне прозаично: New York Association for New Americans — Нью-Йоркская Ассоциация для новых американцев. В задачу этой организации входила помощь в освоении языка, трудоустройстве и оплате жилья. Все мои знакомые клиенты НАЯНЫ говорили, что в этой организации нужно врать, сочинять легенды, нести туда липовые справки и тогда что-то получишь. Я же считала этих клиентов мелкотравчатыми мошенниками, ничего не врала и денег от НАЯНЫ не получила. Правда, я получила бесплатные восьмимесячные курсы по медицинскому биллингу, и это считалось большой удачей. В перспективе я должна была стать секретарём в медицинском оффисе и научиться посылать биллы в страховые медицинские компании. Говорили, что за это могут платить до 35 тыс. долларов. Это было наполовину меньше, чем получали в те времена программисты, но тоже хлеб. В прошлом я ничего о профессии medical biller, понятное дело, не знала. Я всю жизнь преподавала то русский студентам, то английский школьникам, и работа эта, особенно с детьми, изрядно мне надоела.
Вообще-то в первые недели в Нью-Йорке я испытывала какую-то необъяснимую эйфорию. Я просто отчаянно влюбилась в этот город, он мне абсолютно вскружил голову.
Конечно, я говорю о Манхеттене, не о Бруклине, в котором поселилась. Прогулка по Бродвею была для меня, как пять чашек кофе. Прохожие казались мне инопланетянами с горящими глазами. Мне было странно наблюдать довольно кислые физиономии многочисленных эмигрантов, с которыми я познакомилась и которые недовольно брюзжали и фыркали на Америку. В самой НАЯНЕ, где мне нужно было встречаться с ведущими по быту, труду и языку, гораздо приятнее проходило общение с улыбчивыми и энергичными американками. Русские ведущие были дамы с самодовольной ленцой и высокомерием во взгляде. Но с курсами, однако, помогли мне русские.
Нездоровое моё восторженное возбуждение продолжалось недолго. Вскоре я сняла в рент двухкомнатную квартиру для нас с сыном за 650 дол. в месяц. Сыну было 11 лет. Чтобы оплачивать квартиру, пришлось оформить вэлфер. Вэлфэрская контора, несмотря на то, что там делали благое дело, ни за что ни про что давали бедным людям деньги, показалась мне настоящим гестапо. В связи с малочисленностью нашего семейства вэлфэр составлял всего 480 долларов в месяц плюс 200 фудстемпов. Фудстемпы это специальные талоны, за которые можно было покупать еду. Сейчас существуют только фудстемповские пластиковые карточки, а тогда фудстемпы были бумажные, и я думала, что смогу их частично обменивать на настоящие деньги, чтоб заплатить за квартиру. На курсах своих я была занята с 10 утра до 10 вечера, так что о подработках речь не шла. Утром мы бесплатно работали в биллинг центре одной огромной больницы, это громко называлось волонтерством, а после обеда ехали на занятия. Мой сын после школы шёл к родственникам, там обедал и делал уроки (да будут благословенны родственники), а в десять я его забирала и мы шли к себе. Мне в самом деле удалось несколько раз обменять фудстемпы у одного колоритного владельца овощного магазина в нашем районе, но потом он спросил, — а где поцелуй? — и я его больше не беспокоила. Ещё пару раз такое одолжение сделал мне преподаватель с наших курсов, бангладешец. Он тоже смотрел в мою сторону с неопределенной надеждой, но понял, что напрасно. Весь этот период безденежья мы с сыном жили так скудно, что хоть караул кричи. Всю эйфорию с меня сдуло. На моём тогдашнем лице было уже не просто кислое выражение, а настоящая побитость уличной собаки.
Весной, ближе к окончанию курсов, я стала дергаться в поисках работы. Сходила на пару интервью в медицинские офисы. В одном предлагали место секретаря за 7 дол. в час. Хозяин офиса, дантист поинтересовался, есть ли у меня муж. Я сказала, что нет.
-Тогда, — сказал он, — эта работа не для вас.- Чтобы работать за такие деньги, нужно, чтоб муж обеспечивал,- пояснил он.
В другом офисе на вопрос о муже я уже врала, что есть. Стали спрашивать, где работает, сколько получает. Моё враньё не было так уж детально продумано. Это поняли и дальше со мной беседовали для отвода глаз. Опять я пришла в НАЯНУ на встречу с ведущей по труду. Эта русская женщина просто лопалась от самоуверенности. Она с порога заявила, что курсы, которые я заканчиваю, понятное дело, ничему меня не научили, и я ничего не знаю. Это была, конечно, горькая правда. Она стала спрашивать, что я на самом деле умею делать, какое у меня образование. Я сказала, что образование филологическое и я всю жизнь преподавала. Она резко меня перебила и сказала: “Об образовании своём забудьте и никому не рассказывайте.” Потом она вручила мне бумажку с адресом какого-то офиса и с цифрой 7 дол. в час. Я сказала, что для меня такая зарплата слишком мала, так как я без мужа и мой доход не будет превышать то, что я получаю на вэлфэре, минус медицинское обслуживание и фудстемпы. “Что ж, если вы предпочитаете оставаться на вэлфэре, то пожалуйста,” — с презрением заявила она. Потом она как бы что-то вспомнила, дала мне адрес в Манхеттене и велела идти туда прямо сейчас, предупредив, что посылает меня к очень серьёзному и важному для их организации работодателю. Я засомневалась, могу ли я появиться у этого работодателя вот так прямо, а не в специальном костюме для рабочих интервью. Нам же на курсах все уши прожужжали о дрескоде для рабочих интервью. Ведущая махнула рукой, сказав, что я одета вполне прилично. В общем, пошла я на это интервью в чём была.
Офис работодателя находился на 13-м этаже 30-этажного небоскрёба на 48 стрит, известного в Нью-Йорке ювелирного района. Работодатель оказался грузинским евреем, владельцем ювелирного бизнеса. На письменном столе у него среди бумаг была разложена еда в раскрытых пластиковых коробках, источавшая неприятный рыбный запах. На стене висел знаменитый портрет любавичского ребе. Он начал со мной разговор по-английски, затем перешёл на русский и предложил мне разделить с ним ланч, уверяя, что еда очень хорошая, кошерная. Я скромно отказалась, еле сдерживая желание поморщиться. Он рассказал, что ему 53 года, что женат и у него четверо детей. Я тоже рассказала ему о своём более чем скромном семейном положении.
Он спросил меня, знаю ли я, что значит слово “секретарь”, и сам за меня ответил, хитро подмигнув, что секретарь это тот, кто умеет хранить секреты. Честно, я впервые столкнулась с таким толкованием этого слова. Он подошёл к стеллажам с многочисленными выдвижными маркированными ящичками. Вынул из одного ящичка маленький пластиковый пакетик с маленькими золотыми серёжками и попросил примерить, вложив их мне прямо в руку. Серёжки были в виде маленьких полых шариков, удивительно лёгкими на вес и похожими на дешёвую бижутерию.
•Какие лёгкие, — с наигранным почтением произнесла я и примерять их отказалась из скромности.
•А ты думаешь, что золото должно быть тяжёлым, чтоб уши оттягивало? — с усмешкой сказал он и раскритиковал серёжки, которые были у меня в ушах.
Мои серёжки были тоже небольшими, но элегантными, сделанными из добротного русского красноватого золота. Я их купила по разыгранному у нас на кафедре в пединституте профсоюзному талону, и мне было немножко за них обидно. Далее работодатель вынул ещё три пакетика с золотыми изделиями и решительно вбросил их в мою сумку, говоря, чтоб носила на здоровье. Я запротестовала, полезла в сумку, чтоб их оттуда достать. Но бизнесмэн ещё более решительно выхватил эту сумку у меня из рук и перевесил её на вешалку за шкафом. Я тяжело вздохнула и попыталась расспросить о своих обязанностях. Он сказал, что я должна знать Эксэл, работать 10 часов в день, иногда ездить с ним на ярмарки на несколько дней. Платить он будет 5 долларов в час, но кэшем, выписывая мне небольшой чек так, чтоб я могла сохранить свой вэлфэр и все бенефиты, то есть медицину и фудстемпы. В офисе появилась его жена, державшаяся со спокойным достоинством. Хозяин церемонно представил нас друг другу.
Покинула я офис с очень смешанными чувствами. По дороге думала, какой же хитрый жук этот работодатель, но работа мне была позарез нужна. Не успела я войти домой, как раздался громкий звонок. Звонил работодатель. Он предлагал мне вместе поужинать и ещё раз всё подробно обсудить. Я была ошеломлена. Говорю, что только что зашла домой, что мне не с кем оставить сына. Он сказал, что пришлёт за мной лимузин, и мне не нужно ни о чем беспокоиться. Я извинилась, сказала, что это невозможно, что как-нибудь в другой раз. Ювелир сказал, что уезжает из города и чтоб я перезвонила через неделю.
Вечером я позвонила своему знакомому, родственнику моих родственников, за советом. Сам он приехал в Америку на три года раньше меня, и мне казалось, у него есть опыт. Знакомый начал с того, что от предложений работы отказываться нельзя. Я привела все подробности этого интервью и поделилась подозрениями, что ювелир будет меня домогаться. Знакомый сказал, что с сексуальными домогательствами в Америке строго, существует статья, и я смогу всегда обратиться в суд. Мне хотелось завыть. Больше мне советоваться было не с кем.
Утром позвонила ведущая из НАЯНЫ. В ней уже чувствовалось уважение ко мне в отличие от разговора накануне . Она сказала, что я очень понравилась их многолетнему серьёзному работодателю, с которым НАЯНА очень заинтересована сохранять добрые отношения и в дальнейшем. Ещё повторила мантру о том, что от выгодных предложений работы новым эмигрантам отказываться не принято. Я скромно переспросила, действительно ли она считает это предложение выгодным. Она с энтузиазмом сказала, что конечно, да.
•Вы же сможете сохранить вэлфэр и зарабатывать кэш.
•Но ведь только вчера вы мне сказали, что сидеть на вэлфэре унизительно, — возразила я.
•Вы, кажется, не понимаете своей выгоды, — раздраженно отреагировала ведущая и ещё несколько минут рассказывала мне о радужных перспективах предлагаемой работы.
Неделю я провела в болезненных сомнениях и все-таки ювелиру перезвонила. Трубку подняла его жена. Мы говорили по-английски, я поинтересовалась у неё насчёт позиции секретаря. Она коротко ответила, что позиция уже занята. С чувством глубокого облегчения и с сознанием выполненного долга перед НАЯНОй я повесила трубку. Ювелир позвонил мне чуть позже в тот же день с упрёком, зачем я разговаривала с его женой. Как же я до сих пор благодарна жене ювелира! А три пары серёжек, которые он мне насильно подарил, давно все потерялись. Зато мои серёжки, купленные на профсоюзный талон в далёком 90-м году, до сих пор у меня есть благодаря надёжным английским замкам.