Кротков — Туганов
http://www.stihi.ru/avtor/dogerty
украл у Вадима Габриэлевича Шершеневича перевод «Пьяного корабля» Артура Рембо http://www.stihi.ru/2011/11/14/1048
Наверное сам был бухой…Кротков — Туганов
http://www.stihi.ru/avtor/dogerty
украл у Вадима Габриэлевича Шершеневича перевод «Пьяного корабля» Артура Рембо http://www.stihi.ru/2011/11/14/1048
Наверное сам был бухой и до сих пор считает, что это он перевёл.
АРТУР РЕМБО
(1854—1891)
LE BATEAU IVRE
Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guide par les haleurs:
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant cloues nus aux poteaux de couleurs.
J\’etais insoucieux de tous les equipages,
Porteur de bles flamands ou de cotons anglais,
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,
Les Fleuves m\’ont laisse descendre ou je voulais.
Dans les clapotements furieux des marees
Moi l\’autre hiver plus sourd que les cerveaux d\’enfants,
Je courus! Et les Peninsules demarrees
N\’ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.
La tempete a beni mes eveils maritimes.
Plus leger qu\’un bouchon j\’ai danse sur les flots
Qu\’on appelle rouleurs eternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l\’oeil niais des falots!
Plus douce qu\’aux enfants la chair des pommes sures,
L\’eau verte penetra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.
Et des lors, je me suis baigne dans le Poeme
De la Mer, infuse d\’astres, et lactescent,
Devorant les azurs verts; ou, flottaison bleme
Et ravie, un noye pensif parfois descend;
Ou, teignant tout a coup les bleuites, delires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l\’alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs ameres de l\’amour!
Je sais les cieux crevant en eclairs, et les trombes
Et les ressacs et les courants: je sais le soir,
L\’Aube exaltee ainsi qu\’un peuple de colombes,
Et j\’ai vu quelquefois ce que l\’homme a cru voir!
J\’ai vu le soleil bas, tache d\’horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils a des acteurs de drames tres antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets!
J\’ai reve la nuit verte aux neiges eblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des seves inouies,
Et l\’eveil jaune et bleu des phosphores chanteurs!
J\’ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hysteriques, la houle a l\’assaut des recifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Oceans poussifs!
J\’ai heurte, savez-vous, d\’incroyables Florides
Melant aux fleurs des yeux de pantheres a peaux
D\’hommes! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l\’horizon des mers, a de glauques troupeaux!
J\’ai vu fermenter les marais enormes, nasses
Ou pourrit dans les joncs tout un Leviathan!
Des ecroulements d\’eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant!
Glaciers, soleils d\’argent, flots nacreux, cieux de braises!
Echouages hideux au fond des golfes bruns
Ou les serpents geants devores des punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums!
J\’aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d\’or, ces poissons chantants.
Des ecumes de fleurs ont berce mes derades
Et d\’ineffables vents m\’ont aile par instants.
Parfois, martyr lasse des poles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d\’ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu\’une femme a genoux…
Presque ile, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d\’oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds.
Et je voguais, lorsqu\’a travers mes liens freles
Des noyes descendaient dormir, a reculons!
Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jete par l\’ouragan dans l\’ether sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N\’auraient pas repeche la carcasse ivre d\’eau;
Libre, fumant, monte de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur,
Qui porte, confiture exquise aux bons poetes,
Des lichens de soleil et des morves d\’azur;
Qui courais, tache de lunules electriques,
Planche folle, escorte des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler a coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs;
Moi qui tremblais, sentant geindre a cinquante lieues
Le rut des Behemots et les Maelstroms epais,
Fileur eternel des immobilites bleues,
Je regrette l\’Europe aux anciens parapets!
J\’ai vu des archipels sideraux! et des iles
Dont les cieux delirants sont ouverts au vogueur:
Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t\’exiles,
Million d\’oiseaux d\’or, o future Vigueur?
Mais, vrai, j\’ai trop pleure! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer:
L\’acre amour m\’a gonfle de torpeurs enivrantes.
O que ma quille eclate! O que j\’aille a la mer!
Si je desire une eau d\’Europe, c\’est la flache
Noire et froide ou vers le crepuscule embaume
Un enfant accroupi plein de tristesse, lache
Un bateau frele comme un papillon de mai.
Je ne puis plus, baigne de vos langueurs, o lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l\’orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.
Вадим Габриэлевич Шершеневич
(1893 – 1942)
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Свергаясь вниз, вдоль рек, что равнодушны были,
Я враз осиротел. Лихую матросню
Галдящею толпой индейцы изловили,
Пронзили стрелами и предали огню.
Фламандское зерно и хлопок из колоний
Мой трюм набили всклянь, но я остыл и скис.
Дослушав вопли жертв и клекот их агоний,
Безудержно, легко я покатился вниз.
Той лютою зимой я был глупей и глуше
Младенца-сосунка — и видеть мог едва,
Где в корчах-потугах из лона суки-суши
Родятся вздыбленные полуострова.
Шторм растолкал меня. Во впалый промежуток
Лютующих валов, в их дурь и толчею
Нырнул — и пробкою носился десять суток,
В зрачки закольцевав всю блажь и боль свою.
Как детским ротикам сок яблок мил и сладок —
В нутро мое вода зеленая зашла,
Смела блевотину, смахнула вин осадок,
Снесла перо руля и якорь сорвала.
Лазурь, поэма вод! Я кувыркался в блеске
Медузных звезд — и знал: вовек не потону.
Обок — утопленник, смежая занавески
Забитых солью век, фланировал ко дну.
Туманов рыжину, любовей горечь зная,
Дурел я от тугой медлительности дня;
Пьяней, чем чистый спирт, опара их квасная
Бряцала лирою и корчила меня.
Я все познал: небес огонь, водовороты
Глубин, вертлявый ход смерча, вечерний свет,
Блистающий восход и птичьих стай пролеты,
И то, что морякам мерещится, как бред,
И низкогрудых зорь пылающие горла,
В лиловых сплотках туч таинственный прорез,
И череду валов, что, сатанея, перла,
Как тени прошлого из позабытых пьес,
И зеленцу ночей, и снеговые токи,
И липкий поцелуй морских соленых уст,
И в беге круговом живительные соки,
Чей желто-синий стон был фосфорично густ.
По месяцам глядел: прибой — скотина в гневе —
Отбитый скалами, сугубил свой налет.
Стопами ясными самой Пречистой Деве
Вовек не уласкать тех бесноватых вод.
Я носом тыкался в дремучие Флориды,
Где у цветов глаза, где тело дикаря
Пантерою пестрит, где радуги-апсиды —
Как вожжи колесниц, взнуздавшие моря,
Где смрадный жидкий ил всосал Левиафана,
Где забродила топь в пузырной тишине,
Где, сонно чмокая, ошметки урагана
Кропят бельмастый день и прячутся на дне.
Я зрел, как жемчуг льдов кровавит чрева тучам,
Как к серебру небес пристал лагунный зуд,
Как липка похоть змей по свилеватым сучьям
От душных ласк клопов, что их дотла грызут.
Эх, вот бы малышам увидеть славных рыбок —
Златистых, огненных, поющих поутру!
Я ароматы пил, и взвинчен был, и зыбок,
Срывался с якоря и бился на ветру.
Измаявшись бродить меж полюсом и зоной,
Где тени плавятся, я грезил наяву
Тенистостью цветов; коленопреклоненный,
Лицом — как женщина — в них падал, как в траву.
И снова, с палубой, желтевшей по колена
Пометом вздорных птах, я плыл сквозь грай и гиль,
И вновь утопленник, как рулевой на смену,
Сонливо стукался о мой подгнивший киль.
Ганзейской жадности и броненосной хватке
Не давшись, смертно пьян, я канул на лету.
Расхристанный скелет, распавшись в беспорядке,
Я бурей просквозил в простор и пустоту;
Я, легкий, как дымок, взирал на башни неба,
На рваный их кирпич, откуда нагло вниз
Свисали лакомства, поэтам слаще хлеба —
Зорь плесень сырная и солнечная слизь;
Я, щепка вздорная, в крови от лезвий буден,
Табун морских коньков рассек наперерез;
Вдогон шаман-июль лупил наотмашь в бубен
Звенящей синевы натянутых небес;
Я, за полсотни миль сбежав от лап потопа,
Где Бегемота плоть Мальстрем пережевал —
Твой вечный страж, к тебе влеком я, о Европа,
К твоим лазурным снам, гранитным кружевам.
Архипелаги звезд видал; в немом обличье
Ловил я бред небес, разъятых догола;
В каком изгнанье спишь ты, выводок величья,
Грядущий властелин, злаченые крыла?
Но слезы высохли. Заря, ты обманула!
Как солнце мерзостно, как солона луна…
Я до краев налит. С морей меня раздуло.
Пусть разопрет борта! Скорей коснуться дна!
Милей мне черный лед и стынь проточной лужи,
И грустный мальчуган, что на краю прилег,
Кораблик свой пустил — а тот летит не хуже,
Чем майским вечером беспечный мотылек.
О волны, я устал от стонов ваших жарких;
Все прочь, уйдите с глаз — купец и китолов!
Меня вгоняют в дрожь и каторжные барки,
И спесь надутая торговых вымпелов.
Видео:
http://www.stihi.ru//go//www.youtube.com/watch?v=Yuespglg8HU#t=233
