Чем больше мыслей — туже чемодан.
И вот когда в багаж уже он сдан,
обратно хода нет, вперёд и с песней!
А можно было б в щёлку сквозануть —
да что там не видала…Чем больше мыслей — туже чемодан.
И вот когда в багаж уже он сдан,
обратно хода нет, вперёд и с песней!
А можно было б в щёлку сквозануть —
да что там не видала я, да ну.
Но, кажется, должно быть интересней,
чем десять тысяч метров под крылом,
сосед в очках с рассказом о былом,
и стюардесса острая, как спица,
и сэндвич с чёрным кофе, как с тобой…
Блестит иллюминатор голубой,
и мне не спится в этой чудо-птице.
Потом всё как-то смято и в бреду:
я с кем-то и куда-то всё иду,
так долго, и мучительно, и странно,
и птичьих там не слышно голосов,
я сплю, закрыв желанье на засов,
под чьё-то вдохновенное сопрано.
Но как я одинока и чужда!
Не освежает буйная вода,
не наполняют лёгкие собою
ни хвойный дух, ни чувства, ни стихи.
Плыву туда, где мхи и пастухи,
накрывшись одеялом с головою.
Но Петербург. Он руку подаёт,
стучится в сердце южное моё.
Он величав, он горд и бесконечен!
И с тонкой балериной до утра
мы укрощаем невские ветра
под саксофон…
А завтра будет нечем
благодарить, слова — сухой картон!
А так хотелось ей сказать о том,
что были драгоценными минуты,
когда тепло; и в парке пить коктейль,
и долгий взгляд на питерскую бэлль
бросать и понимать, всё почему так…
И снова мир — любимый и родной,
где мне комфортно даже и одной
разлечься на полу, рассыпав пряди!
Где от кукушки до цикад — моё!
Я, как почти досохшее бельё —
ещё чуть-чуть, и можно будет гладить…
