Листья плывут по воде, будто армады разноцветных лодок…
Или… нет!… это багряное мясо, гибельным увяданием пропитанное насквозь…
Эх, ведь недаром береза зубастыми ветрами обглодана
Или… нет!… это багряное мясо, гибельным увяданием пропитанное насквозь…
Эх, ведь недаром береза зубастыми ветрами обглодана
И в пасти сумрака застревает, будто белесая кость.
Но не верю, не верю, что всё настолько страшно,
Хотя и не так хорошо… былая солнечная радость уже не брезжит –
Эта даль похожа на глупую музыку или лубочную картину, цветастыми мазками раскрашенную
Она холодна…танцем мурашек в теле правит дирижер-зубовный скрежет.
Как же странно… во всём этом есть какая-то двойственность.
Красиво, но больно… ведь всё это умрет, исчезнет, будто из книги вырванная страница.
Знать, у всего сущего такое свойство –
Умереть, чтобы заново родиться.
А если мы вот так же… вот так же сгинем,
Пропадем ворохом осенним, от ткани мироздания отрезанными лоскутьями,
И никогда не увидим этого неба, пляшущего в платье воздуха синего,
И этой осени, навевающей мысли о вечном и прозрачную зыбкую тоску?
Что тогда будет? Свалится ли наша любовь, как береза спиленная?
Жаль… не отвечаешь… что ты такая понурая, словно пришедшая за вечером ночь мглистая?
Говоришь, река времени? Но там качка не такая уж и сильная,
И я вернусь… я приплыву к тебе в лодке опавших листьев.
