***
Нам хорошо вдали от дома:
бордели и аэродромы,
разбег во мглу, прохладный взлет —
никто не вспомнит, не найдет.
Пропеллер,…***
Нам хорошо вдали от дома:
бордели и аэродромы,
разбег во мглу, прохладный взлет —
никто не вспомнит, не найдет.
Пропеллер, герб из белых лилий.
Мы здесь когда-то тоже жили
и облака за рядом ряд
в субботний резали салат.
Но стал наш мир угрюм и стар.
Маяк разрушен, спит радар.
И лишь печаль гудит в моторе
над горьким Средиземноморьем.
Санторини
Ночь над маленьким городом,
сохнут тарелки, кружки.
Набиты любовным шепотом
гостиничные подушки.
И чтобы сквозь окна синие
лучше услышать море,
построились в ровную линию
комнаты в коридоре.
***
Гуляю по старой крепости летом.
Ночь, ее башни — подзорные трубы,
слежу сквозь них за жизнью неба,
где в его декорации и уступы
вторгается голос колокола-набата,
шуршат артериями перепонки-души.
Башни превращаются в жерла пушек
и сбивают неизвестные летательные аппараты.
Небо очищается — можно найти булавку,
оно не сближается с моим казематным сном,
где звезды сочатся весь долгий август
медом белым и молоком.
Иногда я оказываюсь в конце коридора
офиса, слышу ночные сигналы в холлах,
по радио чей-то военный марш,
пахнут духами и нежным потом
траектории боссов и секретарш.
Скрипят конструкции и каркасы,
под весом черной небесной массы,
и я в кирпичные галереи
возвращаюсь каким-то путем неясным.
***
Тысячи детских лет
солдат разгромленных армий
шумят влажной травой,
тысячи детских лет погибших в самом начале войн.
Все так быстротечно — без прелюдий и ожидания:
жизнь в страхе кары и в свете веры.
Выход под звезды из теплой пещеры.
А далее разворот звезды и ее касание.
***
Перо. Прохладные чернила.
О, как их линия тонка.
Твой почерк, полный нежной силы,
с узором ленты и венка.
Чернила до границы мира.
Их черный цвет — мой грустный Бог.
Во мгле карета растворилась.
Давно зима, и спит восток.
Хоть нет нужды в моем ответе,
но все равно всю ночь светло
в том самом дальнем кабинете,
где стол, бумага и перо.
