Страсти грибной охоты

Утро. На платформе станции Удельная собираются заспанные пассажиры. По большей части все это дачники, любители сбора грибов и ягод. Приятный голос диктора объявляет о прибытии поездов и начавшейся компании…Утро. На платформе станции Удельная собираются заспанные пассажиры. По большей части все это дачники, любители сбора грибов и ягод. Приятный голос диктора объявляет о прибытии поездов и начавшейся компании по борьбе с безбилетными пассажирами. Подошел электропоезд на Выборг и все стараются одновременно втиснуться через открывшиеся двери. Состав плавно трогается. В проходах вагонов сутолока. Движутся пассажиры, размещаются корзинки, рюкзаки и тележки с сумками. Все делается по-дружески и взаимному согласию. Это добродушный мир людей на короткое время освободившихся от городских забот…
— Не будете ли так любезны, сударыня… хм… снять эту симпатичную корзинку с моей головы…
— Охотно, сударь. Теперь вам удобно?
— Не сочтите меня любопытным: песик, которого вы мне сейчас посадили на колени, шпиц? Можно я дам ему кусочек колбасы…
Бегущая строка над входом торопливо отсчитывала время. Озерки, Шувалово, Парголово… За окном вагона окраины города постепенно сменились на залитые утренним солнцем поля и перелески.
Для отставного военного Васильчикова осенние поездки за грибами стали многолетней установившейся традиций. Отменить их ничего не могло, разве чрезвычайные обстоятельства и стихийные бедствия. За чертой лета грибная пора проходила быстро, можно было просто не успеть. Тогда у Васильчикова возникало ощущение чего-то безнадежно утраченного. Весь год после этого казался ему прожитым зря. Правда, сейчас с погодой везло. Бабье лето начиналось уже по второму кругу…
В его увлечении не было азарта многих других сборщиков даров леса, которых в такие дни охватывала грибная лихорадка. Это, когда поход за грибами превращался в соревнование. Нет, он тоже не был лишен некоторого тщеславия. Полновесная корзинка белых грибов, украшенная листьями папоротника и восхищенные взгляды попутчиц, приятно согревали сердце старого ветерана.
Правда, особых усилий для этого он никогда не прикладывал. Все получалось как-то само собой. Особенно, если принимать во внимание, что у него, как и у многих опытных грибников, всегда были свои заветные места в лесу…
К сезонным поездкам за город Васильчиков всегда готовился обстоятельно и с особой тщательностью. Сегодня на нем был хорошо подогнанный по фигуре комбинезон и резиновые сапоги. Экипировку дополняли рюкзак и плетеная корзинка. Васильчиков, по своей армейской привычке, чисто выбрит, от него исходил приятный запах утренней свежести и табака. Вся его невысокая, ладная фигура перед очередной встречей с лесом наполнялась нетерпением, подобно сжатой пружине.
Через полтора часа Васильчиков с нескрываемым волнением уже входил в лес. Вначале следовало идти быстрее. Ближе к станции грибов почти не было. Гуляющие жители поселка их под чистую выкашивали. Все же он и здесь часто останавливался: больно красиво вокруг. Гранит валунов, лишайники и редкие рыжие стволы сосен скоро сменила тень вековых елей. В листве берез все больше пробивалось осеннего золотого цвета. Вот и первые найденные им грибы, плотные и сбитые белые крепыши. Извлеченный из-под корней ели подосиновик, удивил Васильчикова своей длинной ножкой. Извилист и долог был его путь наверх…
Ну, кто же из ботаников определил такие грибы низшим классом рядом со мхами и лишайниками? Конечно, они не растения и не животные. Грибы — особые существа природы, наделенные душой. Они умеют вести нас по лесу, прятаться и выглядывать, дразнить и смеяться. Это дети богов, ведь их никто не сеет, не сажает. Грибы родятся сами собой, в самых непредсказуемых местах. У них есть голова и ноги. Если внимательно присмотреться, то и глаза найти можно. Даром, что ли старичок-лесовик принимает именно этот привлекательный образ?
Васильчиков с особым наслаждением городского человека вдыхал полной грудью запахи леса, сдобренные прелой горечью упавших осенних листьев. На него накатило состояние покоя от общения с лесом. Незаметно для себя, он теперь двигался по лесу кругами, словно по неведомому лесному лабиринту. Мысли его потекли медленно, как хорошая домашняя сметана, а потом исчезли совсем, оставляя возможность простого созерцания сменяющихся картин осеннего леса. В этом молчаливом общении для него было много интересного. Казалось, что окружающая природа каждый раз открывала ему свою книгу с удивительными, неизвестными ранее страницами…
Он вспомнил, как однажды в лесу набрел на заброшенный финский хутор. Полуразрушенные кирпичные и деревянные постройки некогда процветавшего хозяйства давно проросли ельником и березняком, от чего можно было легко пройти мимо них, ничего не заметив. Через провалы покрытой мхом крыши на его смотрело серое небо. Он тогда еще долго бродил вокруг, заглядывал в заколоченные окна, пытаясь увидеть осколки чьей-то неизвестной ему жизни. В одном месте Васильчиков даже разглядел на красной черепице, нацарапанное по-фински женское имя и крохотное сердечко… Воображение живо нарисовало ему историю жизни неизвестных молодых людей. Над человеческой мыслью время не властно. Его можно было остановить, вернуть и оживить события…
Светловолосый юноша размашисто работая вилами, забрасывал сено в темный чердачной проем сарая. Вроде и высоко, метра три, но у него все получалось быстро и ловко…
Теперь он, оглянувшись по сторонам, поднялся туда сам по лестнице и размаху упал в пахучий ворох луговых трав. Здесь, под самой крышей, было сухо и тепло, приятно тянуло сквозняком. Где-то внизу фыркали лошади…
— Айна, милая, ты где?
— Я здесь, мой единственный. Господи, как я долго ждала тебя сегодня. Мне кажется, что прошла целая вечность…
— Отец только сейчас уехал. Зато теперь его не будет до самого вечера.
— Никуда больше не отпущу тебя, слышишь? Ты мой, только мой…
В глубине сваленного сена свет мешался с тенью, их руки и тела сплетались во встречном порыве, губы сливались в поцелуе. Долгое ожидание часто добавляло им желания и страсти…
Васильчиков бережно положил тяжелую черепицу на землю и пошел дальше через лес. Он еще когда-нибудь вернется сюда, пусть все здесь останется, как было…
Рябина в этом году выбросила тяжелые гроздья крупных ягод. Будто кровью брызнуло в осеннем лесу. Знающие люди говорили, что это к холодной зиме.
Скоро поверхность под ногами Васильчикова перестала быть ровной. Впереди пошли поросшие мхом ямы-воронки, какие-то полузасыпанные ходы, складывавшиеся в неровные зигзаги. Это были шрамы земли, оставленные войной в этих местах. Время, как могло, уже залечило их, сгладило, но опытный взгляд легко угадывал следы разрывов бомб и снарядов, линию переднего края окопавшейся пехоты. Кажется, вот здесь была оборудована пулеметная огневая точка. По краям еще сохранилась истлевшая, иссеченная осколками деревянная обшивка окопа. Вот он, сектор обстрела огневой точки. Васильчиков встал на место бойца-пулеметчика. Наверное, с той стороны двигался противник и на него отсюда смотрели через прицел…
Здесь истребляли друг друга с неистовой яростью, полагая это не убийством, а своим долгом и воинским ремеслом, облаченным в форму выполнения боевого приказа. Земля в наказание божье не открывала сражавшимся ворота ада. Напротив, она покорно принимала их всех, повзводно, одного за другим в свое бездонное лоно, откуда уже было не суждено вернуться, никому. Для жизни дважды не рождаются на белом свете. Все они полегли рядом: защитники своей земли и те, кто пришел сюда ее завоевывать…
В какой-то момент почва под ногами показалась Васильчикову страшной, живой субстанций, состоящей из невидимых ему искалеченных безоболочных тел. Каждый новый шаг отзывался в нем ощущением чужой боли. Он ступал осторожно, словно боялся потревожить чей-то сон, оцепенение или услышать стон…
Все же здесь, скорее всего, уже поработали поисковые отряды. Вон, какое мемориальное кладбище появилось в центре поселка у самой станции. На каменных плитах с длинными списками захороненных положили прострелянные каски. Более семисот человек в этих братских могилах. Там вместе похоронены участники Зимней войны с финнами и Великой Отечественной. Им теперь хватило малого участка земли, общей могилы. Всем, перечисленным поименно и оставшимся неизвестными.
Васильчиков вспомнил, как один из участников такого поискового отряда опубликовал в социальных сетях свое фото на фоне извлеченных из земли останков немецких солдат. Похоже, полагал, что этим он совершил патриотический поступок. Ничего, кроме чувства омерзения это у Васильчикова не вызвало. Солдат-фронтовик по отношению к другому солдату, даже врагу, так не поступил бы. Все под одним Богом ходим, а презрение к смерти и ненависть к противнику лучше было продемонстрировать в боевой обстановке…
Похоже, что такая необычная и серьезная работа требовала от своих участников не только особых моральных качеств, но и здоровой, устойчивой психики. Не каждому это по плечу…
Вокруг стояла удивительная тишина, лишь изредка прерывавшаяся голосами леса. Было слышно даже падение сухого листа за несколько шагов. Тишина, такая привычная для мирного времени, но пугающая своей неизвестностью в боевой обстановке. Ведь в ней никогда не знаешь, откуда к тебе могла придти новая опасность.
Васильчиков поднял заметно потяжелевшую корзину с грибами и пошел дальше через лес. Теперь он подумал, что хорошо было бы пристроить такой груз за спиной, чтобы освободить руки, как это всегда у него получалось в армейском снаряжении. Там все было продуманно до мелочей и не мешало на марше. Здесь любому сборщику грибов или ягод не помешал хороший плетеный кузов за плечами.
Теперь в его голову настойчиво лезли поэтические строчки для детей Николая Гладкова…
Сто грибов в лесу найдем,
Обойдем полянку.
В кузовок мы не возьмем
Бледную поганку!
Мы обшарим все дубы,
Елки и осинки
И хорошие грибы
Соберем в корзинки.
Этот милый стишок действительно сильно привязался. Все потому, что белых грибов ему попадалось все больше и больше. Прямо заповедные места открылись. Кажется, уже и класть больше некуда. Полна его корзина отборными белыми грибами, один к одному. Он никогда раньше не видел в лесу такого изобилия.
Васильчиков заметил, что лисички возле него образовали странный грибной круг, будто хоровод водили… В диаметре он составлял не менее десяти метров. Он вспомнил, что такие круги в народе называют ведьмиными. Считалось, что в их середине на шабаш собирались ведьмы и колдуны. А еще говорили, что там обязательно закопан волшебный клад. Только откопать его не получится, пока не натрешь глаза разрыв-травой. Эту траву тоже еще нужно было найти в период цветения в ночь на Ивана Купала. В такую чепуху он не верил и решительно шагнул через грибную проплешину. Погода изменилась прямо на глазах, словно кто-то ее потревожил. Неожиданно стал натягивать желтоватый туман, хотя еще пять минут ничего этого не предвещало и светило яркое солнце. Казалось, что внезапно наступили сумерки. Ориентироваться в лесу становилось все труднее. Этот туман таял каким-то странным образом, от его запаха немного кружилась голова…
Потом Васильчиков вышел на бетонную дорогу. Ему показалось, что так он скорее выйдет к поселку. Было похоже, что по этой дороге уже давно никто не ездил. Туман стал заметно реже, будто он перешел какую-то границу…
Через четверть часа Васильчиков оказался возле КПП какой-то странной воинской части. Вокруг не одной души, какое-то всеобщее запустение. Открытые въездные ворота со звездами, периметр ограждения с колючей проволокой и вышками для часовых. На стене штаба части потускневший лозунг все еще напоминал о конституционном долге граждан Союза ССР по защите социалистического Отечества. Рядом располагался казарменный городок, залитый асфальтом строевой плац. Через многочисленные трещины к солнцу пробивалась зеленая трава. Немного подальше начиналась техническая позиция с надежно защищенными ангарами. Со стороны они напоминали поросшие травой курганы. Там когда-то находилась на хранении грозная ракетная техника. Теперь все они были открыты и пусты. Получалась довольно грустная картинка о недавнем прошлом некогда могучей ядерной сверхдержавы.
Можно было подумать, что весь личный состав войсковой части вместе со своей грозной техникой внезапно выехал по тревоге и больше не вернулся.
С нескрываемым интересом он бродил по пустым сооружениям и вспоминал свое прошлое инженера-испытателя космической техники. Теперь все это казалось ему бесконечно далеким и одновременно будило воспоминания, самые приятные сердцу. В его жизни было совершено немало глупостей и ошибок, но так устроена память, что она избирательно сохранила только самое лучшее. Как на христианской исповеди, где тебе отпускались совершенные грехи за искреннее покаяние. Прощение позволяло забывать многое плохое и снова грешить. Зато многие подлости и жизненные трагедии спустя время, уже не казались такими значительными. Память тоже прощала многое, иначе можно было бы просто сойти с ума. Люди не ангелы, они живут на земле…
Скоро Васильчиков оказался у защищенного командного пункта. Подземные сооружения под толстым слоем бетона и прочной стали даже сейчас производили сильное впечатление. За открытой тяжелой стальной дверью начинались ступеньки, которые вели вниз, в многочисленные помещения, находившиеся глубоко под землей. Туда же змеями тянулись кабельные линии каналов связи и энергоснабжения, опускались кожуха вентиляционных шахт. Снизу тянуло вечным холодом подземелья и сыростью…
Тишина – это всегда ожидание неизвестного. Его не покидало странное ощущение, что за ним кто-то внимательно наблюдает со стороны. Неожиданно за спиной Васильчиков услышал странный скрежет. Он оглянулся, но никого не увидел.
— Что это было, ветер? Но разве он мог передвинуть такие тяжелые стальные двери? – Васильчиков терялся в догадках. — Странное и неприятное место…
Он в сердцах пнул ногой валявшуюся рядом противогазную коробку, разом взорвав застоявшуюся предательскую тишину…
Теперь он ясно слышал шаги за своей спиной. Шаги были четкие и уверенные, будто кто-то отрабатывал строевые упражнения на плацу. Васильчиков повернулся, делая одновременно шаг в сторону и, неловко поскользнулся на битом стекле…
— Тоже мне, Рембо нашелся, — подумал он о себе с раздражением. — Как корова на льду или ногой в салат попал…
Со стороны штаба к нему приближался лейтенант с красной повязкой на руке.
— Здесь оказывается еще, и дежурство несут, — усмехнулся он. – Вот так вляпался… Этот задержит, точно задержит. Главное в таких случаях сохранять самообладание и не терять уверенности.
У лейтенанта холодные злые глаза и задиристый волевой подбородок. Он был мал ростом, шейка совсем тоненькая. Это последнее особенно бросалось в глаза из-за широкого воротника форменной рубашки. Зато все остальное у лейтенанта было в плюсе и четко подогнано по форме. Сапоги на больших каблуках, добавлявшие ему пару – тройку сантиметров роста, сверкали зеркальным блеском. \»Когда я вырасту и стану великаном…\» Этот, наверняка, cлужбист и рубака. Идет – шаг чеканит. Такие люди часто компенсировали свою физическую слабость и маленький рост рвением в службе, постоянно доказывали свою состоятельность во всех гранях человеческого таланта. Это как расплата за прежние детские обиды, проблемы в отношениях с девушками, превратившаяся в “комплекс маленького человека”.
Незнакомый лейтенант вызывал у него скрытое чувство симпатии. Он будто себя увидел в далекой юности. Васильчиков тоже не отличался большим ростом в кругу своих друзей и сослуживцев. Все это было хорошо знакомо ему самому…
— Дежурный по части Стрельников, — подчеркнуто вежливо представился лейтенант, приложив руку к козырьку.
В отработанном движении его воинского приветствия сквозила изящность и умелая небрежность хорошего строевого офицера.
— Наверное, не один день тренировался перед зеркалом, подлец, — подумал о нем Васильчиков и улыбнулся. — Умеет производить нужное впечатление…
Теперь глаза лейтенанта превратились в узкие холодные щелочки и уже не сулили Васильчикову ничего хорошего. Похоже, заметил его улыбку…
— Объясните цель вашего прибытия. Как вы вообще проникли на территорию воинской части? Прошу предъявить ваши документы.
— Я не проникал, а просто прошел сюда. У вас же на КПП никого нет, — попытался объяснить Васильчиков.
Свои документы он все же нехотя протянул лейтенанту. Похоже, что без этого ситуация уже разрешиться не могла. Дежурный внимательно изучил его документы и тут же спрятал их в карман, не обращая внимания возражения Васильчикова. Лицо лейтенанта быстро покрылось красными пятнами…
— Да что вы мне такое говорите? У нас на КПП никого нет… Следуйте за мной…
Васильчиков поплелся следом за дежурным к воротам части. Он все же надеялся, что это нелепое недоразумение быстро разъяснится. Каково же было его удивление, когда в помещении контрольно-пропускного пункта он увидел скучающего сержанта с черными петличками ракетчика. Там же находились пульт сигнализации и телефонные аппараты. Правда, такое оборудование он видел в армии лет тридцать пять- сорок назад. Он мог поклясться кому угодно, что ничего этого здесь не было еще полчаса назад. Лейтенант облегченно выдохнул и с упреком посмотрел на Васильчикова.
— Сержант Яценюк, вы пропускали здесь этого человека?
— Товарищ лейтенант, да я его первый раз вижу, никто у меня без пропуска не проходил, — сержант довольно искусно изобразил обиженного. — Вы ж меня знаете, чтобы я… Вот, когда вы вчера вечером проходили через КПП с ефрейтором Демидовой из строевой части…
— Ладно, Яценюк, потом разберемся. Ремень свой подтяните.
Сержант нехотя оторвал свой зад от стула и обозначил подтягивание поясного ремня. Лейтенант Стрелков уже не обращал на него внимания, и принялся звонить в штаб части.
— Товарищ подполковник, тут у нас происшествие: задержал подозрительного человека на территории части. Не знаю как здесь оказался… Находился у запасного командного пункта и документы у него какие-то странные…
Васильчиков грустно посмотрел через решетку окна дежурки. Там теперь кипела самая обычная, знакомая ему жизнь войсковой части. На территорию въезжали армейские грузовые автомашины с тентом, приспособленные под перевозку личного состава. От казарменного городка шел строй солдат. Слышалась песня, тоже ему очень знакомая…
У солдата выходной, пуговицы в ряд
Ярче солнечного дня золотом горят.
Часовые на посту, в городе весна,
Проводи нас до ворот,
Товарищ старшина, товарищ старшина.
Через четверть часа его доставили в штаб части и передали офицеру особого отдела. Похоже, дело принимало серьезный оборот.
Майор из особого отдела смотрел на него с нескрываемым любопытством. Он внимательно выслушал объяснения Васильчикова. К слову, свой рассказ Васильчиков сбивчиво повторил уже трижды, с одинаковым успехом…
— Значит, говорите, что грибы собирали на территории нашей части? Очень интересно… Да, корзинка у вас есть, но это скорее для прикрытия. А ведь мы давно за вами наблюдали. Как разведчик разведчику… Вы плохо работаете, Васильчиков, или как вас там называют, на самом деле…
— В каком смысле называют? – не понял майора Васильчиков.
— Бросьте прикидываться, на кого работаете и с какой целью были заброшены в СССР?
— Вы по моей части сильно ошибаетесь, товарищ майор. Я пенсионер и сам когда-то служил в армии, имею воинское звание подполковника.
— Я вам не товарищ, Васильчиков. Комбинезон на вас импортный, заграничный. Наши люди в такой одежде по грибы не ходят. У вас изъято портативное приемно-передающее устройство.
— Это обыкновенный мобильный телефон…
— По нашим сведениям вы являетесь агентом иностранной разведки. По-русски говорите свободно, хотя и с украинским акцентом. Вы из националистов, тех у кого отцы и старшие братья в ОУН-УПА ушли. Вам и сказать-то нечего! Все говорит против вас.
— Простите, но мне совершенно не в чем признаваться, я сказал правду, — голос у Васильчикова предательски задрожал.
Он почувствовал, что катастрофически быстро отупел от сыпавшихся на него вопросов и нелепых обвинений. Еще немного и Васильчиков признался бы, что готовил террористический акт, являлся агентом ЦРУ, Моссад и британской разведки МИ-6 одновременно.
— У вас есть шанс сохранить себе жизнь, если будете сотрудничать с нами. Это зачтется при вынесении приговора суда. Не нужно упорствовать, вы полностью изобличены и проиграли. Про нашу \»Шпалерку\» вам там рассказывали? Нам нужны ваши связи и явки. Кого знаете в нашей части и кто вам помог проникнуть на ее территорию? —
Васильчиков понял, что этому майору очень нужно добиться его признания. Именно ему и сейчас, в этом кабинете. Глядишь, еще одну звездочку на погоны или орден на грудь. Особист явно оказывал давление на психику и запугивал. Как же объяснить ему, что он не вражеский агент и не сумасшедший?
Майор задумчиво ходил по кабинету. Это был первый такой случай в служебной практике. Перед ним настоящий агент империалистической разведки, задержанный при его непосредственном участии. Да, это был реальный шанс выбраться из этого захолустья в \»Большой дом\» на Литейном проспекте, в Ленинград… Правда, этот шпион не совсем обычный. Что-то здесь действительно не складывалось.
Наконец майор уселся в кресло и закурил. Все показалось ему странным. Точнее, майор вообще нечего не понимал, а уже известное, не укладывалось в голове. Этот задержанный почему-то не вызывал у него внутреннего отторжения. К слову говоря, майор раньше всегда доверял своей профессиональной интуиции работника госбезопасности, а она его никогда не подводила. Этот задержанный не был похож на окружающих, как любой иностранец или перебежчик. Проспект Карла Маркса в Ленинграде он по-старому называл Большим Сампсониевским, в карманах у него обнаружили сигареты Winston странной петербургской табачной фабрики Петро. Все это уже ни в какие рамки не лезло…
— Можно сигарету? У меня все вещи отобрали, — попросил Васильчиков.
— Берите, — майор вздохнул и пододвинул Васильчикову свою пачку Беломора фабрики Урицкого. Я такие курю, – Нет, плохо за кордоном стали работать. Нас за людей совсем считать перестали. Вам сделали любопытнейшие липовые документы. Это пенсионное удостоверение было выдано военным комиссариатом города Санкт-Петербурга в 1997 году. Нет в СССР такого города. Вернее, он был когда-то в Российской империи, но его еще в 1914 году переименовали в Петроград. Теперь этот город много лет носит имя великого Ленина. Похоже на Западе с этим до сих пор смериться не могут. Но даже это не самое главное. Сейчас у нас 1978 год. Вы хотите мне что-нибудь объяснить, гость из будущего? Может у нас в ваше время и советской власти в стране не будет? Вы сами-то во все это верите? Какой сейчас год по-вашему?
Теперь Васильчиков понял все. Ему здесь никто не верил, ни одному его слову. Он и сам еще не верил в реальность происходящего. Наконец Васильчиков решился рассказать все…
— Сейчас 2014 год, сентябрь… Простите, но страна у нас теперь действительно другая, с Петербургом. Нет даже вашей табачной фабрики имени Урицкого и многого другого. Можете считать, что я начал сотрудничать с вами и стал давать признательные показания…
Васильчиков рассказывал уже второй час, периодически отвечая на вопросы майора особого отдела. Тот внимательно слушал его, ничего не записывая, много курил…
— Что же, вот так, просто рухнул наш Союз и вы даже не сопротивлялись? Народ, партия — это же монолит, сплав. Мы в войну с фашизмом выстояли и победили… Как же вы могли? Двадцать миллионов жизней положили… Вам всем когда-нибудь предъявят счет за все это, будет суд совести. Что вы расскажете потом своим детям и внукам?
— Сейчас говорят уже о двадцати семи миллионах погибших… Положим, не мы сдавали страну, а ее продажная партийная верхушка, хотевшая жить еще лучше. Так же, как не вы отстояли страну в Великой Отечественной. Это наши отцы и деды сделали. Вы тоже уже другие, только еще не понимаете этого.
— Ну, и как вам теперь там живется, в новой маленькой России?
— А знаете, довольно нормально. Только каждый старается жить для себя.
— Значит за границу ездите, на мир смотрите. Импортные шмотки покупаете, жрете их продукты, виски разные… Так? Вот за все это вы Родину свою и продали. А кто у вас президент? Он теперь так называется? Как в Америке…
— Президент из ваших, из чекистов. Вроде, тоже жалеет, что страна развалилась. Он питерский. Родители у него блокадники и похоронены на Серафимовском кладбище. Старший брат умер от голода в блокаду. Такое остается на всю жизнь. Президент тоже все это понимает, но повернуть идущий большой корабль уже не так просто. Если честно, то многие уже не хотят этого. Зато теперь вы в своем 1978 знаете куда придет наша страна, еще можете успеть что-то сделать. Еще не поздно… Иначе, много крови потом будет. Она и сейчас льется на Украине.
— Кто же там воюет?
— На Украине идет гражданская война. Юго-восток защищает право сохранить свою русскую идентичность, с фашистами воюет.
— Кажется, вы сошли с ума…
— Мне тоже иногда кажется, что это дурной, затянувшийся сон. К сожалению все это страшная правда.
— Скажите, а крейсер Аврора еще стоит на своем месте?
— Да, все так же, на своей вечной стоянке у Петроградской набережной. Недавно Аврора ушла в кронштадтский док на ремонт, но все это без обмана. Она обязательно вернется, весь город провожал ее.
— Тогда еще не все потеряно, — майор впервые улыбнулся…
Васильчиков все так же сидел возле заброшенного запасного командного пункта. Вокруг никого не было. Он старательно записывал пришедшие ему в голову мысли. Получался неплохой интригующий рассказ для нового журнала. Вот только роль главного героя, как спасителя Отечества, показалась ему немного надуманной. Чего не сделаешь для привлечения внимания любимого читателя… Уместнее было подумать, что можно сделать для своей страны…
“Хорошо, когда такая прогулка прибавляется не только грибами в корзинке, но и новыми строчками в его блокноте”, – подумал Васильчиков. Он уже давно так жил. С того самого момента, когда почувствовал, что у него в жизни на все отпущен свой лимит времени. Каждый день ему было нужно непременно делать что-то полезное. С этого времени Васильчиков всегда торопился жить.
Он снова решительно зашагал через лес. Васильчикову показалось, что впереди постепенно нарастал шум. Он повеселел и даже прибавил шагу. Неожиданно для себя Васильчиков услышал приближавшийся сверлящий звук. Потом над его головой словно лопнул воздух, а от грохота разом заложило уши. Где-то впереди сильно тряхнуло землю, комья ее полетели вверх. От испуга Васильчиков даже присел, и это уже не было фантазией его воображения.
Сомнений не было, где-то совсем рядом били из артиллерийских орудий настоящими боевыми снарядами. Через несколько минут перед ним открылось огромное пространство свободное от леса. Вся его поверхность была вспахана могучей гусеничной техникой. Только в эти борозды не бросали зерно и нечего не сеяли. По этому полю мчались танки, преодолевали препятствия и стреляли на ходу из своих длинных башенных орудий. Цепью бежала пехота и тоже куда-то стреляла. В своей современной экипировке солдаты были похожи на управляемых роботов из кинофильма о войне миров.
Васильчиков невольно вспомнил полянку в лесу, где и семьдесят лет спустя не рос лес. Страшное было место… Тогда он подумал, что на этом учебном полигоне тоже вряд ли что-то вырастет. Не дадут, посчитают это дурным знаком и признаком преступного безделья. Здесь же тоже все по-настоящему, всерьез решались тактические задачи боя, только потерь не было. Потери были условными, а расстрелянные мишени — это не погибшие солдаты, их легко заменить на новые.
Васильчиков мысленно представил себе, как за этим боем по монитору наблюдал невидимый ему Верховный Главнокомандующий страны. Он мог находиться сейчас на большом противолодочном корабле где-нибудь… в Черном море. Вот Верховный одобрительно кивнул министру обороны, звездному генералу с лицом Чингисхана. Генерал спокоен, у него все шло по плану. Может он в этот момент думал, как его великий предок одним движением руки поднимал многотысячные орды кочевников и тогда на сотни верст вокруг содрогалась земля под их копытами …
На этих учениях тоже задействовали много людей. Вложенные миллиарды рублей превращались в огневую мощь. Больше ста тысяч военнослужащих, десятки войсковых частей от Калининграда до Курильской гряды по тревоге выдвигались в позиционные районы. В воздух подняли тяжелые транспортные самолеты. Сотни десантников бросались из их люков и, приземлившись среди ледяного безмолвия просторов Арктики, сразу вступали в бой. Они брали под защиту богатства нефтеносного континентального шельфа в Северном Ледовитом океане. В этот раз угроза исходила от вымышленного государства Миссури. Покидая стальные корпуса атомных субмарин, из океанских глубин стартовали межконтинентальные баллистические ракеты. Они точно поражали заданные цели на Камчатке, а бравые командиры радостно докладывали о успешном выполнении боевых задач.
Здесь снова играли в большую войну, потому что у России никогда не было других, более надежных союзников, чем ее армия и флот. Это горький, но хорошо усвоенный урок русской истории.
Васильчикову показалось, что страна уже сражалась против сил объединенной коалиции всего остального мира…
Офицер из оцепления внимательно проверил документы и не слишком любезно выпроводил его за пределы территории полигона. Он не спорил. Зато теперь ему хорошо известна дорога к станции…
У самого края леса Васильчиков встретил старушку в красной кофте и зеленой юбке. Она неторопливо ковыряла длинной палкой среди листьев под деревом. В ее корзинке лежало всего несколько штук разных грибов и пучок какой-то травы.
— А ну-ка, покажи, чего сегодня нашел? Много грибов, почти все белые… Какой молодец! Далеко, на самый полигон ходил? Туда же сейчас не пускают… Вот эти, ты сразу замаринуй, а белые посушить надо. Знаешь, какой у тебя зимой супчик получится? — старушка кивнула Васильчикову, как хорошему знакомому и пошла дальше…
Вагон пригородной электрички всех уравнивал. Места здесь общие и часто общим получался начатый кем-то разговор. Васильчиков уютно устроился со своей корзинкой у самого окна и в разговоре не участвовал. До него только долетали обрывки отдельных фраз, но потом он все же прислушался. Интересно стало…
Канонаду на полигоне слышали многие, поэтому больше вспоминали войну. Наверное, нет другой, более сильной памяти в нашем Отечестве. Никто не знал сколько лет еще должно было пройти, чтобы стерлись шрамы войны не только на земле, но и в душах людей, ленинградцев.
— В Подпорожье приехали, со Славянска… Да, беженцы, война,- вздыхая, печально говорил тихий женский голос. — Приняли хорошо, одежду, продукты на первое время дали, с работой помогли. Мир не без добрых людей… Не думала, что вот так придется на старости лет все начинать… Это, как поле на новом месте засеять. Не знаешь, что вырастет…
— Раньше я работал технологом на станкостроительном, на \»Ильиче\», — рассказывал рядом бородатый старик. — Его еще знают, как завод Этваля… Так у нас там была книга памяти со списками наших заводских, которые были призваны в РККА и не вернулись с фронта. Их там 173 человека, потом еще список погибших в годы блокады. Это еще 110 рабочих, инженеров и служащих. Книгу потом несколько раз уточняли, все фамилии новые дописывали. Теперь нашего завода давно уже нет, а эта книга осталась на проходной для памяти. Идут мимо люди и читают. Своих родственников, родных ищут…
Потом заговорила женщина: \»Была у меня учительница, Анна Ивановна. Она в Ленинграде всю блокаду пережила, а жить здесь потом не смогла. Всех родных похоронила. Для нее это уже не город с домами и улицами, а одно большое кладбище. Идет по улице и все вспоминает, где и кто на ней умер в блокаду. Кто-то под бомбежку попал, а другой шел и упал от голода или просто присел и замерз… Ничего забыть не может. Смотреть на это — душа рвется. Уехала она потом к родным, в деревню… Вот такая история получилась с нашей памятью…\»
Ей никто не ответил, замолчали… На следующей станции вошли новые пассажиры и все опять заговорили о грибах.
Время снова бежало вперед: Шувалово, Озерки, Удельная… С пассажирами электрички в город приходили лесные грибные запахи и осенняя свежесть…
Фото из Интернета.