Давным-давно, когда на вербах ещё рождались груши, где-то
на земле жил очень богатый человек. В его овине, да ещё и в
закромах было много ржи и пшеницы и всякого зерна. А однажды
на земле жил очень богатый человек. В его овине, да ещё и в
закромах было много ржи и пшеницы и всякого зерна. А однажды
пришли к богачу два странника — старик и его сын и говорят,
что они хотели бы наняться к нему снопы молотить.
— Где там, только и махнул рукою хозяин, — что вы себе
думаете? Уже нанимались ко мне четыре раза да и то — вчетвером.
Они готовы были взяться, да и помолотить весь урожай, но я не
мог поручить им так много ржи и пшеницы. А вы вдвоём выбьете
цепами все эти снопы?
— Послушай, муж мой, не спеши, — вмешалась в беседу
кулачка, — если очень хотят, то пусть молотят. Пусть выбьют хотя
бы всё то, что у хаты.
— Ну, коли так — хорошо, я согласен! — принял предложение
великий газда [помещик, зажиточный крестьянин, кулак].
Сошлись на том, что молотильщики получат третью часть
намолоченного зерна. По правде говоря, два человека могли
выбить за день сто двадцать снопов, поэтому газда скинул на
гумно сто двадцать снопов и — дальше не кидает. А странники
ему и говорят:
— Почему перестал кидать нам снопы? Послушай, газда, и
поверь нам на слово, сто двадцать снопов — это мало!
Хозяин подумал и как начал сбрасывать снопы, что сбрасывал
без перерыва до самого полудня. В полдень перестал, но
странники попросили его не останавливаться и выметать дальше.
И тогда он уже не на шутку разозлился:
— Вы что хотите, дурня из меня сделать? Здесь работы уже
на целую неделю!
— Ты сбрасывай, газда, сбрасывай, а остальное — положись
на нас!
Богачище снова приступил к работе и сбрасывал снопы,
не переставая, аж до вечера.
— Вот теперь уже хватит, — сказали крестьяне, — оставь нас
одних, мы приступим к работе.
Газда ушёл в дом. Старый молотильщик зажёг восковую свечу,
подпалил снопы, лежащие на гумне, а сам сел на порог и смотрит,
как горит эта невероятная громадина. Снопы разгорались всё
жарче и жарче. Тем временем в одну сторону отделялось
чистенькое зерно, в другую — плевелы, а в третью — солома.
И уже очень скоро всё было кончено — дело было сделано, как
положено.
— Ану-ка, зайди до газды, позови — пора уже мерять зерно, —
сказал сыну старый молотильщик.
Юноша пошёл в дом позвать богача и попросил его прихватить
все мешки, которые есть в хозяйстве, чтобы хватило собрать всё
зерно.
— Вы что хотите, дурня из меня сделать? Я только что от вас
ушёл, а вы уже успели всё помолотить? Этого не может быть! —
кричал газда.
— Сходи на гумно и сам всё увидишь! — ответил юноша.
Пошёл с ним газда на гумно и аж рот раззявил, увидев, что там
уже всё сделано.
В одной стороне было зерно — чистое, без шелухи, плевелы
лежали в другой стороне, а в третьей — солома одна. Измерили
зёрна и вышло у них сто кобликов полных зерна.
[Коблик — крупная мерка для сыпучих и жидких продуктов
делился на четыре вика. Вико — малая мерка для сыпучих и жидких
продуктов].
— Хотите сейчас свою часть получить? Или, быть может,
потом? — спросил у работников хитрый газда.
— Потом, — отвечал ему старый крестьянин, — когда домолотим
зерно до конца.
И пошла у них работа точно так же и на второй день и на третий.
А на четвёртый день к вечеру газда им сказал, что ему не надо
больше молотить. Выдал молотильщикам всю их заработанную
долю, а намолотили они себе на сто кобликов отборного зерна,
и смотрит, как батраки собираются дальше в свой нелёгкий путь.
Пересыпали они всё в один мешок, юноша взвалил его себе на
плечи и отправились они прочь.
Что же случилось, за эти три дня? Почему газда передумал
нанимать странствующих крестьян и не захотел, чтобы они и
дальше работали у него на гумне? Да просто потому, что
подсмотрел украдкой, как они молотят и подумал, а зачем отдавать
им третью часть зерна, если так просто сделать всё то же, что они,
самому.
Взял газда восковую свечу, вышел на гумно и подпалил все свои
горы снопов. А сам сел на пороге и смотрит. И ждёт, что зёрна сами
будут отделяться от плевел и соломы. Ждал газда, ждал, но всё
напрасно. Всё перегорело в пепел — и снопы, и овины, и всё его
богатющее поместье!
Тогда побежал богач сам не свой за молотильщиками, которых
отпустил, рассказал им про своё несчастье и просит чем-нибудь
помочь. Старый молотильщик сказал сыну, чтобы тот переложил
свой тяжеленный мешок на плечи газды. Юноша так и сделал и в
тот же миг богач превратился в коня. И пошли они дальше. Идут
они, идут и видят, что у дороги плачет какая-то женщина.
Что же случилось, бедная женщина, что у дороги ты плачешь
несчастная? — спросил у женщины старый крестьянин.
— Как же не плакать, — ответила женщина, — бедной вдове,
под тяжестью хвороста. Дома орава, маленьких деток, если не я,
то замёрзнут голодные. Страшною будет зима их несытая —
сердце от жалости к ним разрывается!
— Хватит! Не плачь больше, добрая женщина! — старый
крестьянин ей отвечал, — на вот, коня забирай — пусть работает —
кони для тяжести созданы лучше. Вот и зерно — накорми своих
деточек… Только запомни, коню не давай жрать ничего кроме
терний колючих.
Женщина поблагодарила странников за их доброту, забрала
коня и отвела домой. Конь работал на неё, а она давала ему есть
только сухие тернии. Он не хотел есть и грустно ржал.
«Бедная лошадка, работает на меня и на детей, а я кормлю её
колючим терновником! — подумала вдовушка, — ой, не по людски
это! Дам ему сена!»
Так и сделала. Но узнал об этом старый молотильщик и послал
к ней своего сына — пусть заберёт у неё коня, раз не послушалась
его.
Вдовушка стала умолять юношу не забирать коня у сирот.
А юноша вдове ответил:
— Я не имею права не послушаться отца,
пойди к нему, тогда он, может,
простит тебя и пожалеет —
коня оставит, уговорам
вдовы такой несчастной внемля.
Женщина так и поступила. Умоляла старика, чтобы не забирал
коня у сирот.
— Пусть будет так! — ответил старый, —
пусть конь останется у вас
и ты корми его, чем хочешь.
Но конь отныне никогда
не будет сытым.
И с тех пор конь вечно голодный.
Перевод с украинского языка
и литературная обработка 19.07.2015
На Закарпатье народные сказки начали записывать в 60-70 годах 19 века.
Эту работу начал юрист, переводчик, фольклорист Михаил Финцицкий,
который жил в центре Ужгорода (мемориальную доску, установленную ему,
можно увидеть на улице Духновича, если подниматься к Кафедральному собору).
В конце века было собрано немало текстов, но издать, из-за недостатка
средств, их не удалось. Тогда Михаил Финцицкий перевел собранные сказки
на венгерский язык, но и их издать было не суждено, ведь помешала
І Мировая война: украиноязычная рукопись исчезла. И только в 1970 году,
т.е. спустя почти 100 лет, нашли и напечатали венгерский вариант,
из которого уже впоследствии Юрий Шкробинець сделал переводы, и сказки
вышли под названием «Тайна стеклянной горы». Из этой книги эта сказка.
ЧОМУ КІНЬ ЇСТЬ ПОСТІЙНО?
Ще в ті часи, коли на вербі родилися груші, десь
у світі жив дуже багатий чоловік. У його стодолі та ще
й у стіжках було много жита і пшениці, й усякого збіж¬
жя. А одного разу прийшли до багача двоє подорож¬
ніх — старий і його син — та й кажуть, що вони хотіли
би найнятися в нього снопи молотити.
— Де там!— махнув рукою господар.— Що ви собі
гадаєте? Уже наймалися до мене чотири рази і то — по
четверо людей. Вони були готові взятися та й помоло¬
тити увесь урожай, та я не міг доручити їм таку силу
жита і пшениці. А ви удвох виб’єте ціпами всі оті
снопи?
— Послухай, чоловіче,— втрутилася в бесіду газди¬
ня,— коли дуже хочуть, най молотять! Виб’ють бодай
стільки, що треба коло хижі.
— Ну, раз так — най буде! — пристав великий газда.
Погодилися на тому, що молотильники дістануть тре¬
тю частку намолоченого збіжжя. А треба сказати, що
двоє людей могли вибити за день сто двадцять снопів.
Газда скинув на гумно сто двадцять снопів і — далі не
скидає. А подорожні йому кажуть:
— Чому ти став, газдо? Сто двадцять снопів — мало!
Господар подумав і, як почав скидати снопи, то ски¬
дав безперестанку до самого полудня. Тоді перестав. По¬
дорожні просили його змітувати й далі, та він уже роз¬
сердився:
— Що, хочете дурня із мене зробити? Тут роботи
вже на цілий тиждень!
— Ти лише змітуй, газдо, а все інше поклади на нас!
Багачисько знову взявся до роботи і скидав снопи,
не перестаючи, аж до вечора.
— Тепер уже доста,— сказали подорожні.— Лиши нас
самих, і будемо братися до діла.
Газда зайшов до хати. Старий молотильник запалив
воскову опічку, підпалив снопи, що лежали на гумні, а
сам сів на поріг і дивився, як горить ота величезна
громада. Снопи горіли і горіли. Тим часом в один бік
відділялося чистеньке зерно, у другий — полова, а в
третій — солома. Скоро все було пороблено так, як го¬
дилося.
— Ану, зайди до газди,— каже старий синові,— та по¬
клич його міряти зерно.
Пішов хлопець, кличе багача міряти зерно та й нака¬
зує, аби взяв із собою всі, що має, міхи, бо не виста¬
чить.
— Що, хочете дурня із мене зробити? Та я лише те¬
пер од вас пішов, а ви вже встигли змолотити? То не
може бути!
— Ходи, то сам увидиш,— відповів легінь.
Пішов газда за ним до гумна і, як увидів, що там є,
аж рота роззявив. У одному боці було чисте зерно, у
другому — полова, а в третьому — солома. Зміряли зер¬
но — вийшло якраз сто кобликів.
— Хочете свою частку тепер або потім?— звідає
багач.
— Потім,— сказав старий.— Ліпше, як усе вимоло¬
тимо.
Так само йшла робота і на другий, і на третій день.
А третього дня ввечері багач дав їм знати, що більше
йому не треба молотити. І видав молотильникам части¬
ну, яка їм належала — а то було сто кобликів зерна. Ле¬
гінь усе зсипав до одного міха, кинув його на плече, і
рушили в дорогу.
А чому багачисько відпустив молотильників? Тому,
бо він видивив, як вони молотять, і почав міркувати,
що він і сам може так робити,— то нащо втрачати тре¬
тину зерна? Узяв газда свічку, засвітив її і підпалив
нею величезну громаду снопів, а сам сів на порозі та й
чекає, як на його очах будуть відділятися — чисте зер¬
но, полова і солома. Чекає, чекає, але дарма. Усе пере¬
горіло на попіл — і снопи, і стодола, і все його газдів¬
ство!
Тоді багач побіг за молотильниками, котрих відпустив,
розповів їм про своє нещастя і просить помогти. Старий
сказав синові, аби переклав міха на плечі газди. Легінь
так і зробив, і багач одразу обернувся на коня. Так ру¬
шили далі. Ідуть, ідуть — і видять, що на дорозі плаче
якась жінка.
— Чого ти плачеш, жінко?— звідає старий.
— Як не плакати,— відповідає жінка: — Я бідна вдо¬
виця, а дома у мене — ціла купа дітей, і я мушу на пле¬
чах носити з лісу хворост, аби мої неборята не поза¬
мерзали разом зі мною. До того ще й голод мусимо тер¬
піти. Та я би терпіла, але коли виджу, як бідують мої
діточки, то серце розривається.
— Не плач, добра жінко,— каже на те старий.— На,
візьми собі коня, най возить тобі дрова, та й зерно бе¬
ри собі додому — годуй діточок. Але тому коневі не да¬
вай їсти нічого, крім сухого терня.
Жінка подякувала їм за добре серце, забрала коня й
відвела додому. Кінь робив на неї, а вона давала йому
їсти тільки сухе терня. Він не хотів їсти і сумно іржав.
«Бідний коник робить на мене й на дітей, а я годую
його терням!—подумала вдовиця.— Ото не по-людськи!
Дам я йому сіна».
Так і зробила. Та про те дізнався старий подорож¬
ній і послав до жінки свого сина — най забере від неї
коня, раз не послухала його.
Удовиця стала просити легіня, аби був до неї мило¬
сердний, не забирав од сиріт коня.
— Я не маю права не послухатися нянька,— сказав
на те хлопець.— Піди до нього, може, він дозволить.
Тоді жінка почала благати старого, аби він не забирав
од сиріт коня.
— Най буде так!—відповів старий.— Кінь лишиться
у тебе, й годуй його чим хочеш. Але він ніколи не на¬
їсться.
І з того часу кінь усе голодний.
