а мы тогда

а мы тогда жили.
бродили по хрупкому краю, стирая подошвы, по улицам колеся. и ветер в ушах выл, наш смех и слова унося до крайней ступени тропин непротоптанных к раю. и май был,…а мы тогда жили.
бродили по хрупкому краю, стирая подошвы, по улицам колеся. и ветер в ушах выл, наш смех и слова унося до крайней ступени тропин непротоптанных к раю. и май был, и лето, и осень была настоящей — такие истории ныне вершатся раз в век. ты путаешь прошлое с нынешним настоящим: всё вроде и было, но вроде бы как бы и нет.
история писана чёрным по белому детству — медали на стенках, под кромкой обоев даты. дожить бы до завтра, дожить бы до первой зарплаты, и больше не падать во что-то до дрожи в коленках.
за счастье тоской мы платили всегда в высшем сорте — такой, чтобы выть, заглушая сирены машин. ты можешь быть силой и верностью насквозь прошита, но будешь оставлена кем-то в случайном исходе. из нас же исходит теперь лишь тревога и слабость, углы отрицаний, неверности параллели. мы были так счастливы — сами же в это не веря, смотря на весь смысл любых осторожных касаний.
за борт своих бросить никак не являлось спасением, но я хочу плавать, но я хочу быть у суши. мне больше не нужен, никто из всех больше не нужен, но всё же так хочется вновь попросить прощения. и щемит в груди, и закаты теперь тупым ножиком, но солнечный свет греет кожу как старая печка. я справлюсь, конечно же справлюсь, клялась же, ну боже мой (но только писать и звонить мне не смей до конца этой вечности).
теперь ты такая — использована без толку. лишь солнечный свет есть, стихи и иголки — заполнись. ты полное право имеешь былое запомнить, но только запрячь это в самую дальнюю полку.