(Из записей Марка Неснова)
Мой добрый и душевный приятель — осетин Жора Камурзаев часто говорил особо наглым людям:
-Ну, не может же быть так, что одному всё время праздники,…(Из записей Марка Неснова)
Мой добрый и душевный приятель — осетин Жора Камурзаев часто говорил особо наглым людям:
-Ну, не может же быть так, что одному всё время праздники, а другому постоянно несчастья.
Должно же быть в мире какое-то равновесие.
Трудно не согласиться с мудрым человеком.
Но ко мне понимание этой истины пришло намного раньше знакомства с Георгием Александровичем.
В 1968 году меня с простреленными грудью, рукой и поломанными рёбрами привезли в Шепетовскую железнодорожную больницу.
Шепетовка — родина Павки Корчагина.
Это для тех, кого в школе не заставляли читать *Как закалялась сталь*.
Для меня и второго раненного подельника по побегу Витьки Кутищева выделили отдельную палату в конце коридора и посадили двух солдатиков
нас охранять.
Витька, профессиональный шулер и наглец, сразу обыграл солдатиков в карты, простил им долги, и мы подружились.
Со всей больницы к нам с авоськами шли сердобольные больные и уже тогда Жорин постулат проник в моё сознание накрепко.
Как пелось в известной песне:*После радостей неприятности по теории вероятности.*
Только у нас с Витькой было всё наоборот. После долгого периода неприятностей наступило недолгое время благоденствия и покоя.
Хотя в этой же больнице мне встретился человек, судьба которого была жестоким исключением из этого правила.
Пули особого вреда мне не причинили, и через пару дней я уже ползал по коридору возле палаты с помощью какого-нибудь больного.
На большее здоровья не было, а потому охранники не возражали.
Мы отъедались давно забытыми деликатесами и развлекали публику разными байками и историями.
Палата напротив нашей охранялась обычным милиционером.
В ней с ожогами лежала молодая женщина. Поражено у неё было процентов семьдесят кожи.
А поскольку ожогового центра, да и серьёзных специалистов не было,
надежд на её спасение не оставалось никаких.
Врачи снимали ей боли наркотиками и это всё, что было в их силах.
Рассказывали, что она сожгла целую семью вместе с домом и пострадала сама.
Звали её Ольга, и больше о ней ничего не было известно.
Она ни с кем не разговаривала, а потому лежала одна, ожидая неминуемого конца.
Милиционер ничего не имел против моих к ней визитов, и я время от времени заходил к ней, отвлекая своей болтовнёй от боли и горестных мыслей.
Наверное, моё положение и вид вызывали у неё какое-то доверие, и однажды она обратилась ко мне с просьбой.
Никому больше она, видимо, довериться не могла, а важный для себя вопрос нужно было перед смертью решить.
Ей необходимо было передать весточку своим детям, которых она давно не видела и сообщить, что она их всегда любила и никогда не забывала.
Просила об остальном им не сообщать, а написать, что она просто умерла.
Просьба была для лагерной жизни обычная, а вот содержание вызвало у меня любопытство и интерес.
Я заучил адрес и текст послания, несколько раз повторил ей и поклялся своими родителями, что при первой же возможности отправлю тайно и с гарантией это письмо. Она успокоилась.
Следователь пару раз к ней приходил, но толку не добился и, наверное, просто ждал справку о смерти преступницы, чьей фамилии и адреса он так и не мог установить.
Однажды она сама, задыхаясь, начала мне рассказывать свою историю.
Наверное, ей нужно было выговориться перед смертью.
Из её, не всегда связных и членораздельных, предложений я понял смысл её невероятной истории и попытаюсь её изложить, как сумею.
Когда из армии вернулся её парень, она была беременна от другого и собиралась за того замуж.
Но отец ребёнка её бросил, и прежний ухажёр уговорил её снова к нему вернуться.
Жили они сначала неплохо, но года через три, после рождения второй, уже общей дочери, муж начал пить и избивать Ольгу.
Так продолжалось пару лет, когда она в одной из драк, отбиваясь, ударила его бутылкой по голове и убила.
Обнаружив, что сердце у мужа не бьётся, она в панике выскочила из дома и побежала, куда глаза глядят, благо дети были у стариков.
Она не помнила, сколько пробежала и прошла, когда её подобрала на *Москвиче*семейная пара и повезла к себе домой в Хмельницкую область,
в село.
Ехали они из Киева, где продавали клубнику со своего участка.
Поселили они Ольгу во времянке и она стала помогать по хозяйству.
Они же обещали её не выдавать, если она не будет выходить со двора.
Она целыми днями работала, но была довольна, что не сидит в тюрьме.
Однажды хозяин сообщил ей, что он был в её районе и узнал, что она объявлена за убийство во всесоюзный розыск, поэтому должна сидеть тихо.
После этого он прижал её к себе и потащил на кровать. Она же боялась возражать и сопротивляться, потому что альтернативой была тюрьма на многие годы.
С тех пор он стал к ней заходить регулярно, а хозяйка делала вид, что ничего не замечает.
После очередного застолья, хозяин привел во времянку своего кума и они оба, по очереди, ей попользовались.
После этого уже почти все гости заглядывали к ней во времянку с согласия хозяина, а Ольга молчала, потому что хозяин уже недвусмысленно намекал, что просто так держать он её не будет, хотя работала она, сколько хватало сил.
Так продолжалось несколько лет.
Ольга обнаружила, что беременна и стала спрашивать совета у хозяйки, что ей делать.
Та была подвыпившая и посоветовала Ольге сбежать к себе домой, потому что муж её жив и здоров, а ей она уже надоела со своим *****ством*.
Для Ольги это был удар, который пережить она не смогла.
Она решила покончить с собой, а заодно и сжечь этих гадов.
После очередной пьянки, когда по дому валялось человек шесть членов семьи и их родственников, Ольга закрыла двери, облила всё бензином и подожгла.
Когда всё заполыхало, она испугалась и выпрыгнула в окно, в уже горящей одежде.
Помнит, что тушила себя в бочке с дождевой водой, а дальше уже ничего и в памяти и нет.
Она устала и замолчала.
Наутро она умерла.
Письмо мне удалось отправить только из лагеря года через полтора.
Хотелось без прокола.
А потом эта история закрылась многими другими, не менее драматичными событиями.
Лет через двадцать в нашу ленинградскую квартиру позвонила женщина.
Это оказалась Ольгина дочь, которая через мою мать, адрес которой я когда-то сообщил, разыскала меня и приехала узнать подробности.
Я рассказал, что Ольга поверила в смерть мужа и скрывалась, пока не попала в аварию и не погибла.
Ни о чём другом я не рассказывал.
Отец же, по словам дочери, всё время считал, что Ольга его бросила и убежала с другим, а когда получили моё письмо, запил и уже не просыхал.
Вскоре он умер. Вернее утонул на реке. Тёмная была история.
Детей вырастили бабушка и дед.
На прощание я сказал Вере, что мама только и думала о детях и очень страдала перед смертью.
— У вас была хорошая мать. И вы можете ей гордиться.
Женщина была благодарна мне за эти слова.
Наверное, она ждала их всю свою жизнь.
