В один из жарких дней лета 1980 года, проходя вдоль берега реки по бывшей юго-восточной окраине старой Москвы, я вышел к историческому Крутицкому подворью. Некогда славный монастырь пребывал в мерзости…В один из жарких дней лета 1980 года, проходя вдоль берега реки по бывшей юго-восточной окраине старой Москвы, я вышел к историческому Крутицкому подворью. Некогда славный монастырь пребывал в мерзости запустения, как и почти все святыни этой некогда христианской страны. Меня потянуло зайти в мертвые, оскверненные приделы заброшенного храма, чтобы хоть недолго постоять под древними сводами, помнившими еще протопопа Аввакума и Симеона Полоцкого. Руины не были огорожены и стояли, открытые всем ветрам. Осторожно ступая среди каких-то досок, битого кирпича, разного мусора и тех неизбежных «сюрпризов», которые, в память о своем пребывании, всегда рады оставить на святом месте российские «посетители», я вошел внутрь храма и очутился прямо под его высоким куполом.
И тогда, – не знаю, въяве ли это было, или со мной случилась слуховая галлюцинация, – но я отчетливо расслышал слаженное звучание очень тихого, а может быть, далекого мужского хора, как будто где-то там, вдали, был монашеский клирос, на котором, в недосягаемости для мирских гонителей, братия пела что-то старинное, протяжное, церковное… Это призрачное, как будто ангельское пение лилось словно бы откуда-то из внутреннего пространства храма, – и все то время, пока я стоял там в полном одиночестве, я краем уха, почти на пределе человеческих возможностей, слушал эти таинственные звуки, доносившиеся в наш тягостный и скорбный мир из иной, далекой страны, из места светлого, места злачного, места покойного, идеже несть ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.